Приговорённые к счастью

– Всё! Сюда развернулись. Ещё раз: я иду к Адольфу обняться и проститься с другом. Поднимаю шум. Надеюсь, мне не сильно достанется… – Бенито потряс головой, словно не веря, что согласился на такое. – Как начнётся переполох, вы тихо к двери: согнитесь и голову пониже. Вон дверь, сбоку, видите? Она без замка, скрипеть не должна, качество-то немецкое, – хихикнул он и подмигнул, но Бальтазар его не понял. – Скрытно, ясно? – переспросил вдруг посуровевший Бенито.

Бальтазар промолчал в раздумьях. Какая-то нелепая и опасная затея. Он оглянулся на зал позади. Эти люди – столько в них ненависти! – не казались ему безобидными. Что, если схватят? Как бы не вылететь со службы, как вчера пробка из бутылки шампанского. Бах – и с тёплого-то места куда-нибудь в холодный дальний космос.

Почуяв неладное в настроении сообщника, Бенито наклонился к его уху и зачастил:

– Дверь открывается внутрь. Чуть её толкнули и бочком зашли. Она сама закроется. Не бойтесь, не хлопнет… Садитесь в угол, который дверью прикрывается, чтобы вас не заметили, когда его заведут… Всё, через минуту здесь будут. Удачи нам! – он похлопал Бальтазара по колену.

Бенито протиснулся мимо Бальтазара, прошмыгнул вдоль сцены на противоположный край, там распрямился и пошёл твёрдым широким шагом с гордо поднятой головой. Повернув в проход, он распростёр руки и поскакал – по-другому не скажешь – навстречу унылому Адольфу, плетущемуся к очередному пределу своей страшной судьбы.

«Вот сволочь, не дал толком расспросить и отказаться», – кусал губы Бальтазар, остолбенело взирая на стремительные прыжки Бенито.

Достигнув Адольфа, он упал перед ним на колени и завопил дурным голосом, да так, что окружающие привстали с мест, в изумлении таращась на нежданную встречу двух старинных приятелей. Бальтазар, чертыхнувшись, мысленно махнул на всё рукой, мелко перекрестился и, сложившись в три погибели, пробрался к железной будке.

Сзади раздавались возмущённые крики и плаксивые восклицания Бенито – его вроде как били. Бальтазар не удержался – вытянулся повыше и оглянулся на суматоху. Среди моря затылков лишь одно лицо было повёрнуто к нему, лишь одни глаза глядели на него то ли с безумием, то ли с жадной радостью. Неприятный холодок страха и отвращения пробежал по его груди, и Бальтазар отвёл от Адольфа взгляд: «Чего такого я жду от безумца, зачем я в это ввязался?»

Вокруг Адольфа плясали жрецы-священники. Они потешно, как птицы, взмахивали широкими рукавами и пытались отлепить вцепившегося в него Бенито. А тот, стоя на коленях, то хватал окружавших за длинные полы, то крестил их, будто отпугивал, вопя околесицу про «жидовку Деву Марию». Бальтазару стало тошно. Избави боже от этого зрелища. Отвернувшись, он снова пригнулся, надавил на дверь плечом и нырнул внутрь. Дверь без лязга закрылась, и весь внешний шум как отрезало. Стало абсолютно тихо.

Тусклая лампочка, свисающая с потолка на проводе, едва освещала помещение. Бальтазар осмотрелся. Голый бетонный пол. Посередине металлический табурет. Стены сплошь увешаны фотографиями и портретами в рамочках, кажется, детей. Он прошёлся вдоль стены, бегло осмотрев портреты счастливых малышей, улыбчивых детей за невинными занятиями и юношей в элегантных позах. Казалось, везде был пойман миг радостного предвкушения: малыши ждали обещанного гостинца, дети – скорого дня рождения, праздника или похода в гости, а юноши горели очами, внутренним взором обозревая своё прекрасное далёко.

Усаживаясь в углу, Бальтазар запоздало понял, кому одному посвящена вся портретная выставка.

В звенящей тишине томительно тянулось время… Вдруг на исходе второй минуты (он только убрал часы) дверь распахнулась. Внутрь ворвались гомон голосов, смех, выкрики и сразу влетел Адольф, будто его закинули с размаху. Следом мелькнула чёрная туфля, успевшая отвесить ему пинка под зад, и дверь словно на мощной пружине молниеносно и бесшумно захлопнулась. И снова стало тихо.

Кувырком опрокинувшись через табурет, Адольф шлёпнулся грудью об пол, но немедленно вскочил. Теперь на нём была полосатая роба, сменившая рваное тряпьё. Он бросился к двери, плюнул в неё и пнул.

– Свиньи пейсатые, рожи жидовские! – заорал он, но тут же осёкся и уставился на незваного гостя в углу, продолжая трястись всем телом то ли от страха, то ли от ненависти.

Бальтазар поднялся навстречу.

На искажённом злобой лице Адольфа проступило радостное восхищение, которое сразу сменилось презрением. Он плюнул ему под ноги.

– Вы что-то хотели мне сообщить? – мягко спросил Бальтазар.

– Хотел… Сообщаю: дурак ты. Оболваненный болван. Больше мне нечего тебе сообщить, – ядовито выдал Адольф и снова сплюнул. – Не желаю с дураком дела иметь. Я как увидел, что ты сюда зашёл, сразу понял: вот и конец. Лысый мне подмигнул, и я принял решение. Давай сюда, что он там передал. Жемчужинку? – Он на секунду запнулся. – Давай, а то ничего не скажу.

Бальтазар достал коробочку, с сомнением глядя на приклеившегося к ней взглядом Адольфа.

– Давай сюда, – требовательно повторил тот. – А то не скажу! – В его голосе промелькнула паника.