Приговорённые к счастью

Отгоняя дурные предчувствия, на ходу он вызвал Дмитрия. Если спит, то за него ответит корабль, скажет, когда перезвонить. Соединение никак не устанавливалось. Это ничего, что долго, такое бывает. Поищет, поищет и найдёт, рано волноваться. Но вдруг телефон в его руке задрожал, голося вызовом предельной срочности.

– Да, Альберт! Что-то с Димой? – с тревогой бросил он в трубку. – Не могу его найти.

– Никто не может, пропал Дима! Всё бросай и бегом в чрезвычайку. Слышишь? Жду! – зачастил в ответ испуганный голос приятеля.

– Уже там! – крикнул Бальтазар, с разбегу запрыгивая в портал перехода.

Глава 9. Дикий метеорит

Чрезвычайное управление лихорадило. Не привыкшие к частым происшествиям сотрудники, в мирное время занятые редкими проверочными инспекциями, все вместе пытались оказать максимальную пользу общему делу, но производили одну сутолоку и общее возбуждение.

Несколько встретившихся Бальтазару человек, вперёд других нацепивших значки чрезвычайных дознавателей, предъявляли ему показания администратора рейса и допрашивали о «подмене билетов» и «загадочном Ренреве». Такой непрофессионализм раздражал, зато по обмолвкам «сведений без права разглашения посторонним» он примерно выяснил, что произошло.

Корабль с Дмитрием подал сигнал бедствия, сообщив о столкновении с «диким метеоритом», не внесённым ни в какие каталоги и потому не отслеживаемым. Как положено, прощупали место крушения радарами и засекли обломки корабля и метеорита, разлетающиеся в разные стороны. Но полётную капсулу с пассажиром не нашли. Радар её просто не видел, к тому же на ней не работал спасательный маячок. Поэтому не придумали ничего лучше, как отправить на её поиски сети для ловли орбитального космического мусора. «Земляне тоже подключились, – уверяли его. – Волноваться нечего: профессионалы за работой».

Сети для прочёсывания космических пространств за орбитой? Этак они до второго пришествия капсулу не найдут. Дело плохо, это ясно.

Бальтазар обошёл чуть ли не всё здание, но так и не встретил никого, кто бы видел Альберта или знал, где тот находится. Наконец наткнулся на запыхавшегося сотрудника, который, оказывается, искал его. Отдуваясь, тот сообщил, что Альберт и глава службы Михельанжело заперлись в переговорной для беседы с кем-то неизвестным и ждут его. Мол, все уже с ног сбились его искать…

Недослушав, Бальтазар бросился в другой конец здания. Ну что же, встречи с Михельанжело не избежать и вежливым кивком не отделаться.

А ведь когда-то они были закадычные приятели. Михельанжело частенько гостевал у него – ровно до тех пор, пока хозяин дома не подслушал его пылкое любовное признание Елизавете. Старый развратник (стал им с той поры) клялся ей в вечной любви и звал жить к себе, убеждая подписать мировую с никчёмным попом и покинуть его захудалый домишко.

Позже, провожая дорогого гостя, Бальтазар без посторонних высказал ему много разных неуютных слов, потребовал забыть дорогу сюда и предупредил, что если тот не оставит Елизавету в покое, то сильно пожалеет.

Елизавета догадалась, что Бальтазар разнюхал про интрижку, заскандалила, умоляя его не лезть в её личную жизнь, не топтать чужой романтический цветок. На виду у супруга без умолку болтала с Михельанжело по телефону и звала в гости – старалась для должного развития любовной драмы. Но Бальтазар крепился, молчал и терпел, и эта забава ей надоела. Тем более что для романтических и уж тем более интимных встреч Михельанжело ей не годился: «Фу-у, нет. Где-то читала, что он из этих… бывших „одноразовых“. Которые… Которых… Фу, гадость!» А Бальтазар не стал её разубеждать.

Но помешавшийся от любви Михельанжело, совсем не знавший Елизавету, не оставлял попыток её добиться. Он слал ей любовные записки, когда она перестала ему отвечать. Елизавета их выбрасывала, а если там были стишки, то заставляла Бенедикта, стоя на задних лапах и хватаясь за сердце, читать их с «подвыванием» и хохотала. Как-то раз Михельанжело прислал её портрет необыкновенной убедительности и невыразимой красоты, а через полгода – полуобнажённую статую «новой богини Олимпа». Вещи настоящие и потому крайне дорогие.

И картина, и статуя заняли место в прихожей – позлить Бальтазара, не иначе. Но тот стал подолгу около них задерживаться и беспардонно разглядывать. Пришлось Елизавете убрать их к себе в комнаты. Затем и вовсе засунула их в подсобку, не желая более никаких напоминаний о Михельанжело, который всё никак не отлеплялся. Ещё и Бенедикт приревновал. Нарисовал и налепил с десяток похожих цифровых копий, разместил свои статуи и картины по всему дому и не давал ей прохода – кричал, что он мастер не хуже «того человечишки». Бальтазару, конечно же, запретил приближаться к своим поделкам, неусыпно за этим следил и устраивал непереносимый ор.