Приговорённые к счастью

– Вы насторожились. Боитесь чего-то? – с пугающей проницательностью предположил он. – Любопытно… Что же мы имеем? Братик мёртв, я мёртв. Меня никто не встретил. Родители мертвы?..

– Хм, насчёт…

– Как это произошло? – перебил его Фома.

Покров его головы исчез (видимо, из-за ограничений вычислительной мощности), и Бальтазару снова приоткрылись потёмки чужой души. Он разглядел там уныние и скуку.

– Тебе их хотя бы немного жаль? – с осуждением спросил Бальтазар, чтобы вызвать у этого истукана хоть толику переживаний.

Но не тут-то было.

– Очень жаль, – вздохнул Фома. – Меня переполняют их боль и страдание от ежедневной суеты. Как это произошло? – настойчиво повторил он. – Мне важно знать. Вы не поймёте…

– Погибли в аварии, – ответил Бальтазар. – На их машину упал космический грузовик. Мгновенная смерть. Пилот из наших.

Фома склонил голову.

– Жалко беднягу, – сказал он.

– А он в порядке! – воскликнул изумлённый Бальтазар. – С ним ничего не случилось.

– Я про его карму, – печально произнёс Фома. – Он подпортил себе карму.

Бальтазар перевёл дух, успокоился и снова попробовал растормошить это чучело:

– Я, кстати, по его душу иду. Полюбуешься, кто твоих родителей раздавил. Они даже не поняли ничего: раз – и нету твоих папы и мамы. Понимаешь?

Он смотрел на Фому, пытаясь разгадать, что творится за невыразительной маской его лица. На миг-другой душа Фомы оголилась, и Бальтазар будто бы услышал тихий перезвон колокольчиков.

– Этот пилот – тёмный человек, – сказал Бальтазар в повисшей тишине. – Из тех, кого вспоминают для единственной цели. Понимаешь, о чём я?

– Палачи и жертвы поменялись местами. Уравнялись и стоят друг друга. Несчастные, мне жаль их, – тихо проговорил Фома. – Среди них есть и хорошие люди. Просто им не повезло с кармой.

Бальтазар едва не заскрипел зубами. Бессмысленный разговор. Наверняка дальше последуют не менее дикие поучения вроде: «всё это – светотени добра и зла на сложном рельефе жизни», «кому-то пришлось бы играть эту роль», «значит, судьба такая» или какое-нибудь особо вычурное умствование.

– А куда ехали мои родители? – безучастно спросил Фома, будто сам он витал в неведомых краях, откуда передал сообщение по телеграфу.

– Возможно, к тебе, – буркнул Бальтазар, подавив неприязнь. – Валера был ещё жив. Похоже, чей-то злой розыгрыш. Твоей маме кто-то перед этим позвонил. Может, сказал, что ты выжил, и они бросились в больницу. Представь, в каком безумном отчаянии они находились, если поверили в такое!

Говоря это, он внимательно наблюдал за душой бесстрастного Фомы, когда та выглядывала из-под мерцающего покрова тела. Бальтазар надеялся на большее, чем уютное треньканье колокольчиков. Но Фома словно включил глушилку для мозговых волн, беспрестанно думая какую-то неразборчивую мысль, и любопытный глаз инквизитора всё время утыкался в затуманенное слепое пятно, как если бы после яркого солнца заглянул в тёмный колодец.

– Решили, что я жив, и сорвались, – кивнул тот. – А брат… Как он погиб?

– Мучительной смертью. – Бальтазар не удержался и глянул на свои руки. – Пса вашего тоже убили.

– Это мой аватар сделал? Вы его куда-то вели? В полицию. А братик за вами увязался? – спрашивал Фома, внимательно разглядывая собеседника. И, не дожидаясь ответа потрясённого Бальтазара, воскликнул: – Как жаль! Бедный, несчастный дурак! Перестать мучиться жизнью через такие муки!

– Ты говоришь не так спокойно, как раньше, – с добродушием заметил Бальтазар. – Вижу, тебе действительно жаль брата… – он запнулся. Ему стало неуютно.

Фома отрешённо смотрел на Бальтазара.

– Вы сильно ошиблись, забрав меня вместо него, – медленно произнёс он. – Считайте, вы их всех погубили. На меня не кивайте и не рассчитывайте. Я не готов нести это бремя. Вина полностью ваша.

По его щеке прокатилась грубо нарисованная слеза.

– Если бы вы знали, чего вы меня лишили! – тихо рыдал Фома. – Я всё постиг и принял: страсть, отчаяние, муку. Отринул и достиг наивысшего счастья. Да что слова – пустые звуки! Не передать, какое там счастье! Всё не то – блаженство! Нет, не так! Нет, не могу передать невыразимое и не опошлить! Даже вспоминать бесполезно, один обман человеческой памяти. Вы всё отняли…

«Вот же наркоман прокля́тый! – с отвращением подумал Бальтазар. – Быть ему растением. Разбудил на свою голову. Прав был чёртов инженер: не стоило этого делать».

– Ты прав, – согласился Бальтазар. – Я должен был забрать другого. Но вместо него здесь ты…

– Боль, страх, несправедливость – последнее, что мой брат ощутил в своей жизни, – угрюмо проговорил Фома. – Из-за вас он навечно зажат в тисках этих страданий. А меня вы выдернули из вечного блаженства, из покойной пустоты ничего. И сейчас я глумлюсь над ней своим лживым бессмысленным языком. Вы обрекли меня на новый круг страданий. Кто вас просил?

– Так вышло. То моя вина, ты прав. Но почему же «навечно»? – осторожно спросил Бальтазар почти без надежды что-то изменить. – Обживёшься, заработаешь на папу и маму, на брата. Кто-то же должен их вытащить?

Лицо Фомы поскучнело. Он лениво отмахнулся и отвернулся.

Но Бальтазар не отступил.