Приговорённые к счастью

– Неужто в тебе нет радости новорождения? Разве ты не ощущаешь избытка сил, способности к любому свершению, какое ни задумай? Разве не прекрасна кристально ясная память и подвижная, как ртуть, мысль? – спрашивал он вкрадчиво. – Не поверю! Фома, обратись к себе и почувствуй ликование жизни.

Фома всё скучал, но Бальтазар не унимался:

– Признаться, сам я едва не кричал от восторга, осознав всего себя от младенчества и до последнего моего дня. Конечно, мне было чему радоваться, ведь помер я стариком, дряхлым и слабоумным. Но в любом случае твоя биологическая природа сейчас на пике совершенства. Лучшее выпячено, недостатки сглажены. Ты получил идеальное тело атлета. Болячки, если они были, исчезли. Живи и радуйся!

– Им так проще, – хмыкнул Фома. – Восстанавливать весь этот обвес… – он ткнул себя в грудь. – По типовому шаблону проще. Всё здоровое неуникально, а всё больное надломлено по-своему. Здесь даже душевнобольные исцеляются. Ну и что? Я-то не псих. Да, я чувствую весь этот радостный поток, струящийся по жилам, всю эту силищу в ручищах. Липа, но приятно. Да, ещё и восторг!

– Ну вот! – встрепенулся Бальтазар.

– Что «вот»? Ко всему этому уже подмешивается капелька страдания, сейчашнего или будущего. По чуть-чуть, незаметно. Я это знаю, я хорошо это вижу… – Фома махнул рукой. – Вам не понять! Вы не познали беспримесного удовольствия. От вас самого разит мучением. Так и засквозило болью, когда вы неосторожно приоткрылись. Как знакомо: неунывающая погоня за призрачным счастьем, которое всегда так близко. А на самом деле вы бежите от преследующих вас несчастий. Они неотделимы от вас, как привязанная за кошачий хвост консервная банка. Эти несчастия и есть вы. И чем больше вы суетитесь, тем сильнее испуг от грохочущего сзади рока и тем торопливее ваш бег. А вот я не… – он замер на полуслове, откинулся спиной к стене и отстранённо улыбнулся, несказанным словом указывая на разделяющую их пропасть.

– Тебя обманули, глупец! Запутали забавными сравнениями! – в сердцах воскликнул Бальтазар, чувствуя, что проиграл в этой битве оторванных от жизни слов. – Твоё утерянное счастье – пустая иллюзия.

Больше сказать ему было нечего.

– Всё обман, – меланхолично улыбнулся Фома. – Ваши слова против вас легко поворачиваются, и такая глубина проявляется, дух захватывает. Осмельтесь не играть свой убогий спектакль. Загляните за кулисы и посмотрите на своих актёришек без грима, занятых пошлой житейской суетой. Я вот с собою честен и вообще не желаю быть ни актёришкой, давящим из себя слёзы и гримасы, ни зрителем с постной рожей ценителя таких искусств. А вы, если хотите, барахтайтесь на этой свалке дальше. Время есть, солнышко пока ещё светит.

Бальтазар молчал, снедаемый горечью поражения от непонятного и оттого ещё более пугающего врага. Сомнений не осталось: за нарушение договора ему придётся ответить карманом. С таким ярым отказником правда обязательно вылезет наружу. «И как здесь не распознать козни врага рода человеческого? Вот и скажи теперь, что дьявола нет, вот тебе и старые сказки. Разве не бесовская сила держит Фому? Поделом тебе, Бальтазар, будешь знать, как на краю вселенной орать во всю пьяную глотку, что Бога нет…» – обрушился на себя Бальтазар.

В памяти заворошились нехорошие воспоминания последних дней работы на компанию Вернера. О том, как одиноким и потерянным пятничным вечером, напившись контрабандного пива, он вышел в радиоэфир и закричал на всю округу что-то невразумительное, кажется, о прилёте чертей к нему на астероид, где он трудился последнюю пару месяцев. Глас вопиющего в пустынях космоса. Радиоприёмник был глух к его мольбам, только щёлкал и потрескивал. Никто ему не ответил, никто не одёрнул и не привёл в чувство: настраивая вещание, он умудрился вывести из строя приёмник радиостанции, но, к сожалению (вернее, к своему счастью), не передатчик. Одевшись в экскаватора, он вышел наружу и продолжил по общей связи смеяться пьяным смехом над далёким Солнцем. Оно было такое маленькое, чуть ярче остальных звёзд, затерянное среди их россыпей. Где-то там. Затем, вдруг умилённый, Бальтазар заплакал. Махал Солнцу клешнёй и кланялся, раскачивая корпусом робота.

Неприступное Солнце молчало, и он взялся ругать его, обличать и грозить. Призывал Господа и ангелов Его покарать языческого божка. Никто ему не откликнулся, никому не нужен… В невыносимой безответной муке он принялся хулить Бога (в котором к тому времени разуверился) и ангелов, перечислив всех поимённо. Вернулся на корабль и в исступлении, рыдая, начал призывать инопланетян из неизведанных миров: «Придите с миром или не приходите вовсе!.. Придите и сокрушите одиночество живой души, подвешенной в безграничной пустоте, болтающейся посреди камней и бездушных механизмов!..» Стыдно, очень стыдно вспоминать!