Приговоренные к войне

— Да, милая. Именно так! — опередил её Второй, а слово «милая» остановило возможную фразу. — Вся эта твоя оллиэфсия в любой момент, при расколе общества и начавшемся брожении в умах, может стать бомбой, которая окончательно взорвёт нашу цивилизацию изнутри. Так же, как и мой «Вечный Поход»... Похоже, он уже сделал это. Даже если пока изменения не бросаются в глаза, всё равно Локос — уже не тот, что был до Проекта. Ты пойми одно — и НАСИЛИЕ, и РАСПУТСТВО, под которым на самом деле подразумевается евгеническое регулирование наследственности, а стало быть, завуалированное насилие над личностью, растянутое во времени... есть две сестры. И ещё неизвестно, какая из них старшая. Это длилось бы ещё многие века — наш застой имел большущий запас прочности. Но мирозданию было угодно, чтобы испытания пришлись именно на наше поколение. Сегодня среди посвящённых в Угрозу — практически вся планета. Но это на уровне слухов. Настоящих Посвящённых, знающих хоть что-то определённое, намного меньше — не более одной пятидесятой части населения. И среди них большинство одинаково верят и в Высший Разум, и в Угрозу Чёрных Звёзд. Но задумывались ли они о разительном противоречии этих двух понятий, поставленных рядом? Это противоречие и нелогичность исчезают только при утверждении, что и Высший Разум, и Угроза — суть одно и то же...

«Как?! — вскрикнули глаза Шестой. — Ты в это веришь?»

Слов не требовалось, зачастую они общались взглядами и жестами. В условиях контроля этот интуитивный разговор мог быть очень полезен.

«Да! — Второй на секунду прикрыл веки. — Верю!»

— Вот потому-то я и сказал, что мне нужно твоё молчаливое согласие — оно добавит мне сил. Поэтому я очень хочу, чтобы они... вторглись на Локос! Хочу не ждать, а действовать!

От последних двух фраз лицо Эйе дёрнулось. Она сделала видимое усилие над собой. Помолчала. И, наконец, приняла решение. Когда их взгляды опять встретились, в глазах Шестой плавало незримое «СОГЛАСНА»... Вслух же она спросила:

— Но если, по-твоему, не Вселенский Разум... Значит ли это, что лицензию на ярость выдаёт...

— Значит! Приказы всегда исходят из одного-единственного источника. Сверху. Стоящий выше всех отдаёт их. Любая власть, как бы она себя ни позиционировала в глазах общества и, тем более, в собственных глазах — всегда над законом. Осознаёт она это или нет. Родивший такое жестокое дитя, как «закон» — понимает, что однажды «оно», если понадобится, не пощадит и его самого, но... Внутри он этому сопротивляется и неизбежно допускает своё верховенство в те моменты истины, когда нужно определить личное отношение к возникшей ситуации... Ты же знаешь истину, известную любому обладателю власти, правду, тщательно скрываемую от подчинённых, — во имя высшей цели можно преступить любой закон, обосновав это преступление «крайней необходимостью»! Лицензию выдам Я! — Второй весь выплеснулся в этих угрожающих словах, но тут же смягчил тон и уточнил: — С твоей помощью, Эйе...

— Значит, тебе всё-таки нравится роль кукловода? — в её взгляде царила сумятица: боль, жалость, сочувствие и восхищение смешались в нём. — А что будет с твоею дочерью, Инч? Ты даже не попытаешься её...

— А что будет со всеми нами?! Она сделала свой выбор!

Шестая отвела растерянные глаза. Случайно наткнулась взглядом на лежащий перед ней медальон. Ей показалось, что рваные чёрные дыры глаз девочки ощутимо впитывают воздух. Словно выпивают литр за литром.

И в комнате постепенно становится нечем дышать.

— Кто ты, солдат? — Святополк нагнулся, спрашивая одного из тех, кто был повержен в недавнем бою, но до сих пор не расстался с жизнью.

Вражеский воин лежал на спине, одна нога была придавлена убитой лошадью. На обожжённой выцветшей гимнастёрке внизу живота зияла огромная рана. Края её были обуглены, поверх залиты густой свежей кровью. Внутри пульсировало кровавое месиво.

Послышался какой-то неразборчивый хрип. То ли слова, то ли кашель. А может, предсмертный выдох?

— Кто ты?! — Святополк уже подавал знак лингвисту-шифровальщику, но... рука его замерла.

Язык, на котором были произнесены искажённые слова умирающего, показался Ветричу подозрительно знакомым! Он несколько раз слушал эту запись.

— Вас-силь... Кх-х-ха! Кх-х-х... Непий... пыво... Кх-х-хэ... хррр... — сквозь хрипы и кровавый кашель доносились огрызки слов. Каждый давался с невероятными муками, но, похоже, умирающему было очень важно высказаться, невзирая на муки.

Вряд ли он отдавал себе отчёт, что докладывает врагу. Скорее всего, этот воин уже не различал ни друзей, ни врагов, а попросту представлялся своему новому и отныне постоянному командующему — Смерти.

Святополк внимательно осмотрел умирающего. Очень даже земное лицо. Более того — с чётко выраженными славянскими чертами, как ни странно! Растрёпанные русые волосы. Васильковые глаза, стеклянно всматривающиеся в него. Оттопыренные уши. Скуластое лицо с горстью веснушек, разбросанных по щекам. Дёргающиеся от боли пухлые губы.