Приговоренные к войне

Сколько времени минуло с того момента, когда гнев Александра, всё чаще и чаще видевшего измену там, где ею даже и не пахло, коснулся и его — Павсания, сына Никанора! Если по календарю, то всего несколько месяцев — даже нет и года. А кажется, что уже по меньшей мере целая жизнь пролетела, с того дня, когда это произошло... Тогда метнул взбешённый царь, опьянённый в равной мере и вином, и гневом, копьё в ближайшего своего соратника и опору — командира царской конницы, гиппиарха* Клита Чёрного, сына Дропида и брата царской кормилицы Ланики... Метнул и сразил его наповал. Некоторых других сподвижников схватили телохранители царя и казнили на следующий день. Павсанию повезло больше — он был разжалован из илиарха* до урага*...

Время расставило всё по незримым полочкам. Выяснились истинные виновники всех бед, эти слуги Аида — Хотш Блоум и Баэс Шинн, фальшивые посланцы небес. События завертелись с невероятной быстротой, и уже было не до старых обид. Громом среди ясного неба прозвучали слова, что эти жрецы и на самом деле — неземные существа! А далее оказалось, что все они уже давно скитаются на какой-то далёкой звезде (во что Павсаний в душе не верил, потому что этого не могло быть никогда!) и уже не вернутся домой.

И те многочисленные враги, с которыми они всё это время сражались, продираясь сквозь жернова Смерти к своей Ойкумене, оказались такими же обманутыми. Их всех неведомая силища забросила дальше, чем Край Земли — через бездну, через мрак и пустоту, — сюда, в несуществующий мир. В душе Павсаний боялся, что они уже давно бродят в Царствии Мёртвых, и что сами они уже давно мертвецы, просто не заметили, в одной из битв, что были убиты...

Хотя, откуда тогда всё та же боль и боевое неистовство?! Значит, всё-таки — живы! И не просто живы, а борются. Все те, кого забросили сюда обманом, вознамерились отомстить, для чего объединились. Разве уместно теперь вспоминать какие-то обиды прошлого, пусть даже незаслуженные?

Именно об этом подумал Павсаний вчера, когда Александр лично пришёл в его палатку и предложил возглавить всадников. Причём не одну из ил*, как прежде, а в ранге гиппиарха принять всю царскую конницу. Конечно же, Павсаний согласился, не раздумывая. Его рукопожатие и объятия были порывистыми и крепкими, как раньше, вот только взгляд с трудом пробивался сквозь взвесь горечи и пепла. Взгляд Александра также был полон сумрака, но зрачки горели с неуёмной бешеной силой, заряжая своей решимостью.

ГОРЕЛИ...

Всё это было, увы, вчера. И с того момента прошла целая Вечность! Из глубины начищенного до блеска металлического зеркальца на Павсания глядел старик. Осунувшееся почерневшее лицо, посеченное мелкими шрамами. Большой ожог на левой щеке. И белые, как снег, волосы.

Таким он стал за один быстротечный бой, в коем ему даже не довелось никого убить своими опытными, натренированными руками. Македонцам даже не позволили приблизиться, расстреливая издалека страшными прирученными молниями. Это оружие богов с первых минут сражения разломило фалангу на множество заживо горящих, неуправляемых кусков. А паника, вызванная страхом, что они наткнулись на злобных иноземных богов — довершила разгром.

Что он помнил из этого огненного кошмара? Смрад горящей плоти. Жуткие вопли заживо сгоравших фалангитов. Нестерпимый жар. И безумный рейд их конницы. Начался он, как всегда, атакой с правого фланга и... закончился, даже не достигнув боевых порядков врага. Первая же атака Павсания в ранге гиппиарха стала последней. Конница практически перестала существовать. Ему просто повезло, что молния — из первых, одиночных — ударила в лошадь! От жуткой боли животное мгновенно рухнуло, придавив наездника, забилось в конвульсиях. Пока Павсаний выбирался из-под неё, конная лава ускакала на сотню шагов. И вот тогда-то...

Грянул столь мощный слаженный залп небесных пехотинцев, что огонь накрыл всю атакующую конницу. Всадники закрутились живыми факелами. Горящие лошади катались по земле, сминая пылающих седоков. Конная лавина превратилась в громадный шевелящийся костёр, от которого во все стороны разлетались «искры» — обезумевшие лошади, скакавшие наобум из последних сил...

Тот огонь, что когда-то полз на фалангу во время боя с конной ордой, забрасывавшей их тысячами стрел, был жалким подобием огненного ужаса, что обрушили на фалангитов светлые!

Что он помнил ещё? Только липкий мрак и нестерпимую боль.

Куда исчез Александр?! Этого не знал никто. Очевидцев его гибели не было. Все, скакавшие рядом с ним, — сгорели заживо. Те, кто, обезумев, рвались прочь из конской лавы — не видели и не помнили ничего, кроме своего горевшего тела. Сгорел ли он вместе со всеми?! Скорее всего — да. Но...

Горят ли любимцы богов? Скорее всего — нет. А может, и вовсе — вся эта бойня случилась только для того, чтобы забрать ЕГО на заждавшееся небо? Вернуть в истинную небесную семью.

* * *

— Нет, командир... Глухо. Не пройти. Видать, хорошая бригада этот забор строила.

Виталий Сидоркин покачал головой. Встал и отошёл от лежавшего на топчане тела в светлой «мешковатой» униформе.