Приёмыши революции (СИ)

Ад, которого не ждала для себя после смерти, Вера нашла ещё при жизни. Каторжанки из простых, прознав, за что она осуждена, несколько раз серьёзно избивали Веру. Которые «поблагороднее» - в лучшем случае не вступались, а то и присоединялись, за её спесивость и истеричность её не любил никто. Пробовала жаться к политическим - те, конечно, гнали её как чумную. Пробовала стать доносчицей, надеясь на покровительство - кончилось это для неё только хуже. От физических страданий и постоянно окружающей её враждебности Вера повредилась умом, её жалобы каждому новому лицу на то, что она, женщина высокого происхождения, безвинно здесь страдает, приобретали всё новые фантастические детали. Своей настоящей фамилии она больше не называла, вскоре и вспомнить не могла, даже не отзывалась, когда обращались к ней так. То она говорила, что она дочь генерала, погибшего в войне не то с немцами, не то с японцами, коварная родня лишила её законного наследства и сослала сюда, то будто бы отец её жив, но в немецком плену, а враги семьи хотели силой принудить её к неравному браку, а затем обвинили подложно в убийстве её жениха, то вовсе она - подмененная дочь какого-то из великих князей (которого точно, тут было не менее пяти разных версий) и попала сюда за то, что зарезала подосланного к ней убийцу, были и другие рассказы. Расспросы подогревали её фантазию, только вот фамилии, даты, места она называла всякий раз разные, а пойманная на лжи, бывала снова бита. Какая-то сердобольная женщина из жалости взяла сумасшедшую под свою опеку, впрочем, сердобольна она была не настолько, чтоб время от времени подопечную тоже не поколачивать - нрав у Веры портился год от года больше, она устраивала непрерывные истерики, отказывалась работать, пыталась заставить прислуживать себе, как высокородной даме, набрасывалась сама с побоями, если ей не нравилось сказанное ей резкое слово. Когда на Урале началась совсем уж неразбериха, женщина, опекавшая Веру, уехала, бросив обузную девицу в пустом доме, из которого её тут же выгнали новые квартиранты. К Коптякам она прибыла, как говорят, тому недели две назад в сильной горячке, от которой и сейчас не вполне оправилась - видимо, в дороге попала в дождь, и в бреду только повторяла, что сбежала от врагов и разыскивает свою семью, умоляя каждого, кто к ней приближался, помочь в этом, обещая царское вознаграждение. Слова упали на благодатную почву - как раз кстати было вспомянуто, что кума такая-то ещё третьего дня рассказывала, что в городе один верный человек, который зря врать не будет, говорил, что был сам у той тюрьмы, где содержатся бывший царь и его семья, и даже смог через окошко поговорить с самим царём, будто царь слёзно рассказывал, что грехи народные со всей семьёй искупает, что царицыно тело жгут калёными прутьями, и царевен бьют смертным боем и чинят над ними прочее насилие - подробности кума сочиняла, видимо, тут же, при этом глаза её горели так, что невольно в сострадании её можно было заподозрить в последнюю очередь, что наследника терзают собаками, устраивая потехи, как древние римляне над христианскими мучениками, и бысть их мучениям ещё три года. Тут, правда, куму перебила её давняя оппонентка, заявив, что кому б другому врала, а давно известно, что вся семья мученической смертью уже давно мертва, только царевич спасся - перенесла его Пресвятая Богородица в святую обитель, откуда в свой срок явится новый царь осиротевшей России. Ту и другую никто особо не слушал - обычно, они и не такое рассказать могут, а тут ленивый такой интерес в народе проснулся, девица-то больная и впрямь видно, что не низкого сословия, хоть и надеты на ней лохмотья, и следы побоев на теле множественные, и говорит в бреду о своей знатной семье и её бесчисленных врагах - а ну как?.. Вера в горячке все эти разговоры слышала, и к тому времени, как очнулась, сама уже верила, что она великая княжна, не знала, правда, точно, которая именно. Честно говоря, что с высокой гостьей делать, никто в деревне не знал, да и думать не хотел, в том числе обе кумы-рассказчицы. Но тут уж кстати случились он и член ОблЧК Никита Кошелев, и, такие разные и по судьбе своей, и по убеждениям, прекрасно смогли понять друг друга и договориться… Так сумасшедшая каторжанка, уже и не помнящая своего настоящего имени, стала цесаревной Татьяной, и сейчас с нетерпением ожидала встречи со своей семьёй…

Она и не узнала его, и только от этого так легко, так спокойно было на душе…

Гладь кривого зеркала колыхнулась, коротко усмехнулась хрустом сухой ветки, любуясь встречей отражения - с отражающимся. Они и правда смотрелись зеркально - Никольский с Алексеем на руках и мрачный, тяжело дышащий Юровский, ноша которого была потяжелее, потому как годами старше и телом крепче. Никольский окинул взглядом спящего мальчишку - не так чтоб фотографически похож, но вполне сойдёт.

- А чего сам?