Приёмыши революции (СИ)

- Мы, старики, все сварливые. Как-то уж уживёмся. Да и смысл нам над этим домом, как пёс над костью, сидеть? Наследников не осталось, всё одно только ты, дочка, тебе и распоряжаться.

Хоть и называла себя Аделаида Васильевна старухой, хоть сердце её, в самом деле, особых надежд не подавало, а всё же была она женщиной деятельной, за что в том числе её так и полюбила Ольга. Она стала подрабатывать учительством, а оправившись после операции, к ней в этом деле присоединилась и Вырубова. Операция, к слову, помогла ей не очень, ходила она всё равно только с палочкой и быстро уставала. Что не мешало ей во все церковные праздники ходить на службы. Порой она не могла на следующий день встать с постели, но была в своих приверженностях неизменна, и с Ольгой они регулярно лениво переругивались на тему того, что Ольга в своих хлопотах и о домашней молитве частенько забывала. В целом старики трогательно старались не доставлять Ольге лишних хлопот, что получалось у них, правда, плохо, в особенности у слепого Дмитрия Константиновича, превращающего каждую попытку самостоятельного приготовления чая в целое приключение. Опасения Ольги, что совместное проживание подкосит его, известного женоненавистника, если не физически, так морально, оправдалось не вполне - хотя Анюта и её мать и вызывали у него тихий зубовный скрежет - бог знает, как он угадывал их нахождение в одной с ним гостиной, хотя сидели они тихо, как мышки, зато проникся неожиданным расположением к Аделаиде Васильевне, кажется, даже более, чем к самой Ольге. Во всяком случае, когда Аделаида Васильевна читала ему, он раздражался куда меньше, чем когда это делала Ольга, хотя глаза немолодую женщину тоже начинали подводить, и она часто сбивалась. Ещё более неожиданным для Ольги явилось возникновение нежной привязанности между Фёдором Васильевичем и Анютой. Вечерами они долго сидели вместе - Анюта упорно занималась рукоделием, а Фёдор Васильевич помогал ей вдевать нитку в иглу, переворачивал схемы на небольшом пюпитре и ловил укатившиеся клубки, а в хорошую погоду они гуляли по садику, прискорбно маленькому для долгих прогулок.

- И о чём можно столько говорить с совершеннейшей идиоткой? - ворчал дядя Дмитрий, - не представляю, за какую плату её можно даже молча терпеть, а она ведь не молчит.

Грешно говорить, но всё же хорошо, что дядя не видит, подумала Ольга, когда Фёдор Васильевич подарил Анюте на день рождения (она не называла, когда он, и ей велела не говорить, но мать могла проболтаться) цветы и коробку бог знает где и как добытых конфет. С хозяевами дома дядя был предельно деликатен, разумеется, а вот её бедным ушам потом доставалось. Она не сердилась, у дяди и раньше был непростой нрав, а тюрьма мёду в характер не добавляет.

Намерения учиться Ольга, конечно, не оставляла, но оторваться от работы и ухода за стариками было немыслимо. Старики периодически бодрились и говорили, что справятся очень хорошо и сами, но об этом нечего было и говорить. Анюта первое время поговаривала о том, чтоб уйти в монастырь, но во-первых, монастырь переживал не лучшие времена, да и толком не способная к работе калека им там была не нужна, во-вторых, не решилась бы оставить мать, в-третьих, после ухаживаний Фёдора Васильевича говорить об этом стала что-то реже.

Отводил душу дядя в основном в спорах с Андреем Ефимовичем, тем самым востоковедом, которому Ольга так же оказывала посильную помощь, и который был частым гостем дома. Трагические события на Дальнем Востоке волновали, конечно, всех - сведенья доходили скупо, с опозданием, от чего было совсем не легче. И того, что доходило, вполне хватало. У дяди, разумеется, во всём были виноваты большевики, и лучше примера и найти было невозможно. Растоптали, обескровили Россию, теперь пресмыкаются перед японцами, отдают им на разграбление богатства страны. Возражения Ольги, что попробуй-ка тут дать отпор, попробуй-ка не поддаться, когда который год уже всю страну терзает гражданская война, и ведь со всех сторон лезут, добро б хоть по очереди лезли, а они одновременно - он в принципе не слушал, считая её мягко говоря поверхностной и легкомысленной романтической дурочкой, которой раз большевики жизнь сохранили - теперь она их навроде благородных разбойников считает, говорить с Фёдором Васильевичем было пресно и бесперспективно - в политике и военном деле он разбирался весьма посредственно, неизменно соглашался, что всё это ужасно, а почему всё так ужасно и что с этим можно сделать - было совершенно не его сферой. Полностью согласиться с Дмитрием Константиновичем практически в чём угодно могла Анюта, но её он вообще не рассматривал, да и после слов, что вот в истории милых детей большевики себя всё же не с самой плохой стороны показали, да и ей, если на то пошло, именно большевики-то зла не сделали, вообще смотрел брезгливо. Особо понимания не встретил и у Аделаиды Васильевны с её своеобразной философией.