Так ничего и не увидев, Иван наклонил лоток боком и слил шлих в пустую консервную банку, после чего поставил на угли прогоравшего костра. Когда шлих высох, он пересыпал его в пакет из плотной крафтовской бумаги, на котором стоял номер один. Результаты маршрута были неутешительными: ни в одном шлихе золота не оказались. Такими же пустыми были и пробы, взятые по всей долине реки. После нескольких маршрутов Бруксу стало ясно, что в этом районе залегают только древние гнейсы. Через месяц тяжёлых маршрутов геологи засомневались в успехе поисков.
– Зачем зря время тратить? – бубнил Серкин. – Надо уходить, а то просидим на одном месте и ничего не найдём.
Юго-западней Олёкмы пошли другие породы, и в конце полевого сезона в лотке Брукса наконец сверкнули первые золотины – те самые пробы, отобранные по реке Курунг, которые, спустя годы стали ориентиром для Закатова.
Перевалив очередной хребет, экспедиция оказалась в долине быстрой и полноводной реки Тыкан, зажатой обрывистыми берегами. Отсюда начиналась дорога к дому. По расчётам Брукса, благодаря сплаву они могли выиграть полторы-две недели – именно столько им не хватало, чтобы до снега закончить работу.
Для постройки лодок Брукс организовал две бригады. В одну он вошёл сам и два техника. Вторую – возглавил Потехин. Первая бригада заготавливала лес, пилила доски, а потехинские мужики собирали лодки, придавая им нужную форму.
Когда закончили последнюю лодку, небо затянуло плотными серыми тучами, пошёл мелкий дождь.
Глава 29. Древнее золото
На улице было неуютно и холодно. Столбик термометра давно перешагнул отметку минус двадцать. Замёрзли озёра и старицы, а на Лене образовались мощные забереги, грозившие в одночасье заковать реку мощной бронёй. В ожидании постоянного снега всё словно затаилось, чтобы перезимовав, возродиться весной.
Вернувшись с «Безымянного» прииска, Закатов отправил дубликаты проб Прокоповичу, и тот, отложив все дела, проанализировал их в первую очередь. Теперь он ждал материалы по научной статье о возможности применения его метода при определении золота в древних породах, к которой хотел приложить свою руку.
– Ты привози остальные пробы, после работы мы прогоним, – сказал он на прощание.
Перед глазами Фёдора возникла их последняя встреча в институте.
– Ходят тут всякие, академику жалуются, – едва войдя в лабораторию, ошарашил его Прокопович – Я же тебе сказал русским языком, что загружен по горло. Неужели ты не понимаешь? Я такие планы строил на выходные, а теперь всё коту под хвост, нужно пахать весь день. – Сгоряча он захлопнул журнал, в который записывал результаты анализов, и, вскочив, нервно заходил по лаборатории. – Под твои пробы придётся настраивать прибор заново, а на это потребуется время, которого и так не хватает.
Фёдор сказал, что раз он так занят, следовало отказаться. В ответ Прокопович грустно усмехнулся.
– Ну, как откажешь академику, да ещё директору института, в котором ты работаешь!
Его можно было понять: просьбу директора полагалось расценивать как приказ. И неважно, что она сделана в дружеской форме. Через несколько минут Прокопович успокоился, и, поговорив, они нашли общий язык. Прокопович оказался разносторонне развитым человеком, которого интересовало буквально всё. Он фотографировал, снимал кино, рисовал и даже играл на гитаре. И чем бы ни занимался, достигал совершенства. Его слайд-фильмы пользовались неизменным успехом у самой разной аудитории, любительский фильм участвовал в международном конкурсе и завоевал какой-то приз, пейзажи украшали стены многих квартир и кабинетов, а ещё служили призами, учрежденной им же самим благотворительной премии, присуждаемой сотрудникам института за достижения в науке.
Каждый анализ, выполненный на приборе Прокоповича, давал полную информацию о золоте, включая его пробу и состав. Практически во всех пробах Закатова, где обнаружилось золото, золотинки оказались субмикроскопическими и в ничтожно малом количестве. Теперь Закатову стало понятно, почему такое золото плохо определяется другими методами.