Приют гнева и снов

Она бежит к черному ходу и на какое-то время забывает о миссис Прайс с ее кашлем.

Старый огород совсем зарос сорняками после исчезновения Прайса, который прежде заботился о нем. Девочка щебечет и поет, пока мы вырываем самые буйно разросшиеся сорняки. Я учу ее «Дейзи Бэлл», и мы поем ее вместе во время работы. Даже не помню, когда была так счастлива. А если и была, то это счастье уже в прошлом и забыто.

В следующий сухой день мы вскапываем чернозем, а потом ищем семена во флигелях. Находим помятые бумажные конверты с почти стертыми надписями. И все равно сажаем их.

– Это такое приключение, – радостно обещаю ей я. – Каждое растение будет сюрпризом.

Она осторожно и сосредоточено поливает растения то тут, то там. Солнце разрумянило ее щечки, как же она прекрасна. Как же похожа на своего отца. Как бы Гарри любил ее.

– Весной мы посадим фиалки, – говорю я. – Фиалки душистые, фиалки собачьи и анютины глазки. Эти цветы самые красивые, прекраснее них нет на целом свете.

Она не слушает, а бегает, поливая семена. Теперь мы ни за что не различим сорняки и посаженные растения, но это и неважно. Это занятие приносит радость ей, а значит – и мне.

На следующий день идет дождь. Нескончаемая морось. Вайолет стоит у окна, глядя на пропитанную влагой землю.

– Растениям нужно попить, – объясняю я ей. – Тогда они будут лучше расти.

Она кивает, возвращается к окну и вздыхает.

– Может, еще почитаем?

Она садится ко мне на колени, и я открываю «Большие надежды».

– Мама не научила тебя читать?

Девочка отрицательно качает головой.

– Она говорит, у нее от этого болит голова.

– Вот как. – Значит, она украла у меня ребенка, а потом устала от него. – Ну да ладно, – говорю я. – Тогда однажды научу тебя, и ты сможешь читать самостоятельно.

Она кладет голову мне на грудь.

– Не сейчас.

– Нет. – Я глажу ее по головке. – Не сейчас, но когда-нибудь. Я научу тебя самым разным вещам, покажу тебе удивительные чудеса, которые твой дедушка однажды показал мне.

Голова девочки тяжелеет. Едва я начинаю читать, как она засыпает.

Однажды я расскажу ей правду о ее рождении. Расскажу ей о Гарри, о том, каким он был красивым, каким хрупким и как я любила его, – но не сейчас. Только когда она будет готова. Я целую ее нежные волосы.

– Я люблю тебя, – шепчу я. – Люблю больше жизни.

Как же изменился сад. Прошло всего две недели с тех пор, как мы вырвали первые сорняки и посеяли первые семена, а зеленые ростки уже выглядывают из земли то там, то сям. Вайолет так же неудержима, как и ее отец, постоянно пропадает в лесах и полях, а возвращается вся перепачканная, с очередным насекомым, зажатым в кулачке, чтобы показать мне находку – блестящего жука, паука или гусеницу, а однажды даже безногую ящерку. Она – дитя природы, не болота. Нет, Господи, прошу тебя, только не болота. Там ждет Прайс, его белые пальцы сжимаются и разжимаются, готовые схватить ее за лодыжку и утянуть в трясину.

Лето приходит рано. Май выдался необычайно жарким. Один безветренный, знойный день сменяется другим – и ни малейшего дуновения, ни капли дождя. Каждый день девочка поливает молодые растения, напевая «Дейзи Бэлл» и совершенно не замечая гнетущей духоты.

Болото закипает. В воздухе разлита вонь от гниющих листьев и дерева, разлагающейся плоти. Все окутано смрадом гнилостных испарений. От него не укрыться. Он комом встает поперек горла.

Внутри дома немного легче. Хотя он просачивается и сюда, прокладывая себе путь между окнами и стенами, под дверями.

Примесь наперстянки в флягу Имоджен до сих пор давала хорошие результаты, но теперь она пьет медленно. Иногда у нее случаются истерики. И все же я не зря провела столько времени в приюте. Там меня хорошо научили, как нужно надавить на челюсть, чтобы открыть рот. Способ поистине чудодейственный.

Какая же она сонная сегодня. Ее глаза едва приоткрываются, когда я вхожу. Раздергиваю шторы. Комнату заливает яркий свет.

Она ворчит.

– Ну-ну, время принимать лекарство, – говорю я, осторожно придерживаю голову внутренней стороной локтя и вливаю сиропный эликсир в жадный рот. Она бы выпила все до последней капли, но я отнимаю жидкость от ее губ. – Если выпить слишком много, будет плохо.

Она кивает, покорная, как ягненок.

Бедная миссис Прайс. С каждым днем ее крупное тело усыхает. Ввалившиеся глаза очерчены серыми кругами. Она не причастна к их козням, в конце концов, она была столь же беспомощна, как и я. Новые травы, которые я решаю опробовать, – полынь, росянка, рута, не помогают ей пойти на поправку. Но чай из алтея и валерианы снимает спазмы от кашля и дает ей заснуть.

Свет причиняет ее глазам боль, выносить солнечный свет женщина уже не в состоянии. Она остается у себя в комнате с опущенными занавесками. Живет во мраке, как я когда-то.

Я сижу рядом и кормлю миссис Прайс мясным бульоном. Когда я поднимаюсь, она хватает мою руку.

– Ты добра к девочке, – говорит она, – и ко мне.

– У меня нет к вам вражды, миссис Прайс. Вы не в ответе за поступки вашего супруга или вашей хозяйки.

Она сжимает мою руку крепче.

– Гарри писал тебе. И много писем.

– Он писал мне?

Она кивает.