Приют гнева и снов

Голоса. Волоски на шее поднимаются. Голоса – здесь? Затаив дыхание, я поворачиваю голову и вижу не лабораторию. Это комната Диаманта, и там в дверях стоит Уомак. Сердце начинает колотиться с такой силой, словно сейчас выскочит в горло. Это Уомак с выпяченной грудью.

– Вы проводите сеанс гипноза? – вопрошает он.

Диамант не двигается с места как ни в чем не бывало.

– Да. Что-то не так?

Я вжимаюсь в спинку стула. Все будет хорошо. У Уомака с собой нет ни трубки, ни воронки. Капустой не пахнет, здесь Диамант и Такер, хоть она и отступила к стене. Пусть так, но переживать точно не стоит.

– Вопреки вашим стараниям Мод чувствует себя достаточно хорошо, чтобы продолжать лечение. – Диамант пристально смотрит на него.

Свет из окна падает на лицо Уомака. Такая странная бледность, его лицо приобрело восковой пепельный оттенок, как у мертвеца.

– Гипноз не подходит для этого пациента.

Глаза Диаманта расширяются.

– Не подходит? Гипноз? А ваши грубые чистки и насильственное кормление – подходят?

Лоб Уомака морщится. Он вытягивает руку с зажатой в ней цветочной тетрадью и трясет ею.

– Грязь – фантазии развращенного ума.

– Воспоминания, – возражает Диамант. – Именно это послужило…

– Ее психоз вызвал вспышку насилия всего несколько дней назад, – перебивает его Уомак.

– Да, потому что вы забрали ее блокнот, – парирует Диамант.

Уомак хрипло смеется.

– Насилие. Психоз. Я этого не потерплю. Поняли меня? – Он достает из кармана сложенный пополам лист и бросает его Диаманту. – Решением комиссии посетителей гипноз запрещен.

Лицо Диаманта бледнеет, когда он разворачивает бумагу и читает ее. На его виске пульсирует жилка.

– А что с моими остальными пациентами? Могу я продолжить их лечение или слепо применять к ним испытанные и проверенные – не говоря уже об их бесполезности – применяемые методы?

Какое-то время Уомак смотрит на Диаманта. Капля пота скатывается по лбу и капает на левое ухо. Он утирает ее тыльной стороной руки.

– Можете продолжать работу с остальными пациентами. – Он достает из кармана грязный носовой платок и утирает лоб. – Что касается Мэри, то гипноз принес ей больше вреда, чем пользы. Я запрещаю вам его, слышите? Категорически запрещаю.

Он разворачивается на каблуках и распахивает дверь.

– Вы привезли сюда Мод, если я не ошибаюсь? – спрашивает Диамант.

Уомак оборачивается и моргает.

– Возможно, меня ввели в заблуждение.

Уомак смотрит на меня.

– Я привез Мэри сюда.

– От ее нанимателя, я полагаю?

– Нет. – Челюсть Уомака напрягается. – Я приехал по просьбе викария прихода в нескольких милях к западу отсюда. У Мэри был психоз с галлюцинациями. Она сорвала службу и напугала прихожан.

Правда? Я помню церковь, да, церковь, и лица, и нестройную музыку.

– К моему приезду она уже была в бреду, мокрая насквозь, видимо, потому что пыталась утопиться в реке. Это уже вошло у нее в привычку.

Нет-нет, я бы никогда такого не сделала. Но там и правда была вода, и платье липло к ногам, и водоросли. Неужели я и правда пыталась покончить с собой? Поэтому я проклята?

– Думаю, вы найдете мои действия абсолютно корректными. – Губы Уомака кривятся. – Она держит тебя за простака, дружище. Ты и правда этого не видишь? Она сочиняет истории для тебя, а ты настолько глуп, что веришь им.

Он исчезает в коридоре, оставляя распахнутой дверь.

Никто не решается нарушить тишину после его ухода. Такер встает и закрывает дверь с тихим щелчком.

Диамант переводит взгляд на меня.

– Это правда? Что случилось в церкви?

Я пожимаю плечами.

– Там была церковь. Больше я ничего не помню.

– Что же привело вас к такому расстройству? – Он постукивает по столу, тук-тук-тук. Он читает мои записи и поднимает глаза. – Смотрители говорят, что вы постоянно слышите часы и колокола. Это правда?

– Да, – говорю я и тут же торопливо добавляю: – Я знаю, что они не настоящие. – Только бы он не подумал, что я брежу.

– Можете вспомнить, где вы слышали такие часы?

– Часы есть повсюду.

– Несомненно.

Он ждет.

– У меня дома были такие, в прихожей. Помню их тиканье тем утром… утром, когда я обнаружила моих… моих… – Я сглатываю, сжимаю руки до белых костяшек. – Моих братьев.

– А колокол? – спрашивает Диамант. – Что за колокол вы слышите?

Я и сейчас слышу этот зловещий звон.

– Он медленный и глубокий.

– А! – Он откидывается на спинку стула, будто его осенила догадка. – Вы бы назвали его похоронным? – Диамант записывает что-то на полях своего блокнота. – Вы чувствуете себя виновной в смерти вашего нанимателя…

Не могу оторвать взгляд от пола.

– Это не ваша вина, Мод. – Теперь его голос мягок и тих. – Сыпь и синий оттенок кожи, которые вы упомянули, говорят скорее об удушье, а не об отравлении.

– Значит, всему виной не мой ландыш? – Мне почти страшно в это поверить, страшно поверить в надежду на правоту Диаманта.

– Его речь начала восстанавливаться, вы сказали?

– Да. Он произнес буквально пару слов.

– Тогда могу предположить – полное восстановление речевой функции могло бы… навредить некоторым обитателям Эштон-хауса?

Имоджен, конечно. Если бы мистер Бэнвилл снова заговорил, она бы все потеряла.