Приют контрабандиста

Мы полистали фотоальбом, Вихра немножко рассказала о Стефке, а потом я выгребла ещё десяток книг с полки, заваленной всякими ракушками, вазочками, музыкальными дисками и прочими мелкими радостями. Там спрятались томики на английском языке – что-то об экологии, – и три советских издания на русском: «Редкие птицы мира» Винокурова, «Избранное» Стоянова и «Орлиный камень» Караславова. Последние двое были болгарскими писателями, и я взяла их полистать.

Устроившись на веранде, открыла пухленький томик «Избранного», выпущенный московской «Правдой» в восемьдесят третьем году – в год рождения моей мамы! Прочитала во вступительной статье, что Стоянов родился в Родопах. О своём селе он говорил, что оно живёт в его сознании, «как один из уголков ада: камни, хлеб из кукурузы, испитые лица, могилы». Да уж… Не самое жизнерадостное воспоминание. Вступительную статью написал некий Злыднев, и я подумала, что литературоведу с такой фамилией только подобные цитаты и приводить.

Прошлась по работам Стоянова, а там – сплошные голод, холера, война, беженцы… Не слишком заинтересовавшись их описанием, я скользила от одного произведения к другому и выхватила отрывок, напомнивший о «Таинственном похищении» Ружа. Стоянов писал: «Там льют кипящее масло в уши старого Наума Джерова, допытываясь, где у него спрятано золото… Разводят огонь в печи, чтобы бросить туда старуху Джеровицу – ведь она знает тайны этого богатого торговца. Вот почему мы бежим от них, от турок». Бр-р. Мне начинало казаться, что в Родопах только тем и занимаются, что ищут сокровища, льют кому-нибудь в уши кипящее масло, ломают пальцы и вообще любыми способами выпытывают, где эти сокровища раздобыть.

Дальше было хуже. «С удивлением узнала она, что её сына преследуют за то, что он уклоняется от войны. Ей было известно, что война – это место, где убивают людей, и потому вина сына представлялась ей весьма туманной. Наказания заслуживает скорее тот, кто идёт на войну, а не тот, кто её избегает». Ужас мобилизации Стоянов описал хорошо, и я в очередной раз порадовалась, что в России сейчас трудно представить нечто подобное, а ещё порадовалась, что «Избранное» издано плохо – оно потихоньку рассыпа́лось в руках, и у меня нашёлся повод отложить Стоянова в сторону.

Следом я открыла «Орлиный камень» Караславова, изданный «Софией-Пресс» в семьдесят шестом году, и поняла, что книга посвящена Орфею. Первые главы мне понравились, я даже прочитала их целиком – просто наслаждалась июльским солнышком, неприхотливым счастьем Орфея и Эвридики. «Какое прекрасное лето наступает, какая прекрасная наступает жизнь! Они с Дикой обойдут все горы, разыщут самые тучные пастбища, у них будут самые лучшие овцы во всей округе». Ну разве не прелесть? Мне бы так жить, чтобы мечтать лишь о тучных пастбищах с лучшими овцами округи. Но дальше у Караславова пошли страсти, Орфей своей дудочкой поднял родопских горцев на восстание, и я заскучала. Поймала опечатку: на пятьдесят девятой странице вместо «от него» стояло «он него», – и уже не следила за сюжетом, а только выискивала новые опечатки, чтобы придраться к ним и чуточку побурчать.

Вихра забыла о книжках на русском и теперь собралась отдать их Богданчику, а я почувствовала, что вынырнула из дымки отрешения, в которую погрузилась после исчезновения Глеба. Не отказалась бы почитать что-нибудь ещё, но Орфей из «Орлиного камня» подтолкнул меня к Орфею из головоломки Смирнова, и я вспомнила всё, что Гаммер говорил об «открытой двери». Перебрала прочие, уже расшифрованные ориентиры. Мысленно прогулялась по ним, полюбовалась выбеленным плакатом, различила вдалеке «слепые окна чужого мира». Подумала, как много в Родопах изменилось и как много осталось неизменным… Вздрогнула от неожиданной догадки.

Вскочила на ноги. Ринулась по лестнице во двор.

Примчалась в овчарню. Распахнув дверь, забежала в нашу с Настей комнатушку. Обнаружила, что Настя лежит на кровати и безучастно листает «ТикТок». Гаммер сидел на полу с ноутбуком – играл в любимую «Эпоху» и наверняка ставил кому-нибудь на лицо респектабельный за́мок. Стоило мне запрыгнуть на кровать, как Гаммер свернул игру и вернулся к фотографиям фракийских руин. Я бы пошутила по этому поводу, но сдержалась. Достала блокнот, открыла на смартфоне карточку «я таджика» и фотографии галечного пляжа. Повозилась с ними и заявила, что нам нужно немедленно отправиться на меандр.

Гаммер с готовностью опустил крышку ноутбука. Настя ещё заставила нас посмотреть новенький липсинк, прежде чем соизволила закрыть «ТикТок» и выползти из комнатушки наружу. Я отказалась что-либо объяснять. Повела всех через Маджарово, а когда мы прошли квартал панельных пятиэтажек и миновали громадный рисунок египетского стервятника, сказала, что в головоломке и в подсказах «я таджика» Смирнов использовал схожий принцип масштабирования.

– Масштабирования? – поморщилась Настя.