Приказ

Когда Илона за чем-то вышла из комнаты, жена Туроци спросила Марошффи:

— Вы видели картины моей дочери? Они вам понравились? Скажите, как, по вашему мнению, есть у нее талант или нет? Бедненькая она, если бы вы знали, как мало времени у нее остается для творческой работы…

При этих словах супруги взгляд господина Туроци стал мрачен, однако он все же решил утешить жену и довольно веселым тоном произнес:

— Моя дорогая, у нашей дочки сильная воля… Таких не так-то легко сломить…

Вскоре вернулась Илона и начала накрывать на стол. Ее словно подменили, она проворно сновала взад и вперед, расставляя посуду, и в то же время искусно поддерживала беседу. Она рассказывала о будничной жизни учащихся академии художеств, о холодных нетопленых аудиториях, в которых те работали, о моделях, которые мерзнут, позируя, и об учащихся, которые то и дело дуют себе на руки, стараясь согреть их дыханием, а их кисти тем временем падают на пол.

Уже начало темнеть, когда Марошффи простился с семейством Туроци.

Илона вышла его проводить. В коридоре она совершенно неожиданно чуть не расплакалась. Схватив своими мягкими руками запястья рук Альби, она вдруг ни с того ни с сего прижалась лицом к его груди и поцеловала толстое сукно шубы.

— Ты правда придешь? — еле слышно выдохнула она.

— Разумеется, приду, малышка… — быстро ответил он.

Морозило, в воздухе медленно кружились и падали на землю снежинки. Альби ускорил шаги. Войдя в свою комнату, он долго ходил по ней из угла в угол. Не зажигая света, подошел к окну и посмотрел на плохо освещенный проспект Кристины, на коричневые вагончики трамвая, которые с шумом пробегали мимо их дома. Он никак не мог освободиться от элегического настроения. Долго он смотрел на фонарный столб, стоявший на углу противоположного тротуара. Вокруг горящего газового фонаря и бешеном танце кружились снежинки, и их становилось все больше и больше.

Неожиданно раздался резкий и требовательный телефонный звонок. Марошффи на миг задумался, стоит ли снимать трубку. Сейчас ему не хотелось слышать голос ни Илоны Туроци, ни Мари Шлерн. Однако звонок не прекращался, и тогда Альби снял трубку.

— Дорогой мой, я приехала… — раздался в трубке голос Эрики.

*

Три недели, прошедшие после звонка Эрики, были наполнены разными событиями, тем более что объявилась она незадолго до Нового года. Эрика в первый же день своего появления в Будапеште, вернее говоря, в первый же час перебралась в дом на проспекте Кристины.

Встреча, которую ей устроила Сударыня, была настолько великолепной, что вполне могла украсить любую театральную пьесу. Голос вдовы звучал так прочувственно, что никто не мог понять, что Сударыня испытывает душевное недовольство, вызванное крахом ее тайно вынашиваемых планов.

Сударыня охотно смирилась бы с охлаждением молодых друг к другу, с тем чтобы Эрика и Альби, как и подобает честным и интеллигентным людям, открыто посмотрели бы на факты и действовали бы согласно их требованиям. Сударыня вполне допускала, более того, она была твердо уверена в том, что пребывание Эрики в Швейцарии было связано с целым рядом событий и, разумеется, с любовными похождениями. По ее мнению, Эрика там наверняка жила полнокровной жизнью, а в этом случае никак не обойтись без приключений, которые для женщин типа Эрики обязательно связаны с мужчинами.

По намекам Мари Шлерн Сударыня знала, что Альби восстановил с ней отношения, а это, как известно, не могло остаться без последствий. Неожиданное же возвращение молодой невестки домой перечеркнуло все надежды Сударыни, которой пришлось приложить немало сил, чтобы скрыть перед ней свое разочарование.

С приездом Эрики Мари Шлерн прекратила свои визиты к Сударыне. Теперь вдове самой приходилось в случае необходимости приезжать к своей новой компаньонке по деловым сделкам и финансовой советнице.

Мари как бы между прочим поинтересовалась у Сударыни, как выглядит Эрика, похорошела ли она за время пребывания в Швейцарии. И Мари, и Сударыня хорошо знали о том обаянии, с помощью которого Эрика оказывала такое влияние на мужчин, поэтому теперешний вопрос Мари не удивил Сударыню. Вдова откровенно ответила на вопрос Мари, хотя и сделала это на своем жаргоне, полном своеобразных символов:

— Душа моя, меня давно уже не интересуют красивости. По отношению ко мне жизнь всегда была сурова, и очень часто она разбивала все мои иллюзии в пух и прах. Мне кажется, нечто подобное случилась и с Альби. Я знаю, что очень скоро для него кончатся часы счастья. Откровенно говоря, я лично принимаю чересчур бурную любовь не более чем за сладенький сиропчик, который, как правило, довольно скоро может закиснуть. — Обласкав Мари взглядом, Сударыня продолжала: — Чары фривольных женщин не бывают долговечными, и рано или поздно каждый здравомыслящий мужчина в конце концов начинает понимать и ценить реальную любовь.

Мари, разумеется, хотелось бы узнать, что именно понимает Сударыня под словами «реальная любовь», однако она не решилась спросить ее об этом.