Приказ

Эрика прекрасно разбиралась в женской психологии. Ей самой не раз приходилось быть свидетельницей подобных действий, более того, она была хорошо знакома со всем арсеналом женских средств обольщения, а подчас и сама пользовалась ими. В этих методах она не чувствовала никакой необходимости, потому что прекрасно знала силу своих женских прелестей и понимала, что любые хитрости могут только уменьшить их эффективность. Поза, в которой была запечатлена на снимке Мари Шлерн, говорила о многом. Глядя на карточку, Эрика нисколько не сомневалась, что Мари, посылая или вручая ее Альби, преследовала определенную цель.

«Но что же Альби? Интересно, о чем думал он, когда клал эту фотокарточку в ящик своего стола? С такой любовной фотографией может случиться одно из двух: либо ее берегут, либо бросают в корзину для бумаг за ненадобностью. Однако в том и другом случае все становится предельно ясно».

Эрика молча отдала карточку Альби, ни о чем не опрашивая его. Глаза ее слегка улыбались, но не удивлялись, а от злости вообще не осталось и следа.

Увидев фото, Альби растерялся, он никак не мог сообразить, каким образом оно попало в его ящик. Ему Мари никакой карточки не давала, сам он тоже ее не брал, так что оставалось только предположить, что Мари Шлерн тайком сунула карточку в его ящик. Сама фотография напомнила Альби о том вечере, когда он расслабился и дал Мари возможность взять над ним верх.

Альби чиркнул спичкой и, взяв карточку двумя пальцами за уголок, на глазах у Эрики сжег ее. В то же время он был удивлен, что не испытывал никакого отвращения, думая о ночи, проведенной с Мари, не чувствовал он и угрызений совести, однако что-либо объяснять жене он не считал нужным.

— Не имею ни малейшего представления о том, как она сюда попала, — лишь коротко заметил он.

Эрика на какое-то мгновение нахмурила брови, но не сказала ни слова упрека. Она хотела верить своему Альби. Она верила ему. Но в любом случае возникал вопрос: «А кто же тогда это сделал? Уж не сама ли Мари Шлерн? А может быть, Сударыня?»

Начиная с этого момента в их семейном гнездышке несколько поубавилось тепла, правда, сами они заметили это далеко не сразу, но какой-то холодок все-таки остался. Позже они ни разу не вспоминали об этом случае. Их семейная жизнь продолжалась.

В Швейцарии Эрика отрастила себе волосы, и теперь, когда она снимала с них золотую заколку, они водопадом струились вниз, растекались по плечам. Альби любил зарываться в них лицом. Аромат духов Эрики заглушал все остальные запахи. В такие минуты Эрика чувствовала себя не только счастливой, но еще и довольной тем, что ее Альби счастлив.

Альби исполнилось тридцать лет, Эрике — двадцать пять. Молодость помогала им забывать о том, что сейчас зима, о том, что страдает множество людей, испытывают моральные муки современные политики, о которых ежедневно писали в газетах.

Альби забывался в объятиях Эрики, а когда приходил в себя, то зарывался лицом в ее волосы, вдыхал их аромат. В такие ночи он видел самые приятные сны.

*

Однажды вечером они вместе о Истоцки сидели в кафе «Гресхом». Вели непринужденный разговор о театре, о закулисных интригах актеров, о которых Адам знал больше, чем следовало. Неожиданно они заметили за одним из столиков Денешфаи, который сидел вместе с Жулье.

Альби был явно недоволен таким соседством, тем более что Денешфаи безо всякого приглашения вместе с Жулье тут же перебрался за их столик. После взаимного представления (Эрика ранее не была знакома с Жулье) Денешфаи засмеялся и положил перед ней номер иллюстрированного журнала из Швейцарии. Это был тот самый номер, который Сударыня показывала Альби.

Бестактность Денешфаи разозлила Марошффи, и лишь один Истоцки внимательно рассматривал фотографию. Сначала он похвалил Эрику, а уж затем, отыскав несколько знакомых лиц, заметил:

— Да тут, как я погляжу, собралось великолепное общество. Особенно хороши английский майор Генри Питт и французский военный атташе Моне-Сюлли. — И, весело рассмеявшись, добавил, обращаясь к Эрике: — Рядом с вами стоит ваш очаровательный кузен. — Он сказал это, прекрасно зная, что никакого родственного отношения Моне-Сюлли к Эрике не имеет. Словно это совершенно случайно пришло ему на ум. — Я лично знаком с лейтенантом Моне-Сюлли, — продолжал Истоцки не без гордости. — Этот француз мне очень нравится, во-первых, потому, что не испытывал к нам ненависти, во-вторых, он один из тех, кто на вечерах, организуемых в посольстве, охотно знакомится со всеми, кто кажется ему симпатичным. Этот Моне-Сюлли всегда слыл донжуаном. Говорят, что он может воспламенить даже самую холодную швейцарку. — Нисколько не смущаясь, Адам вырезал фотографию из журнала, являющегося собственностью кафе, и, сложив ее, спрятал в карман. — Я не хочу, чтобы каждый завсегдатай этого заведения пялил бы глаза на нашу великолепную спутницу.

Между тем Жулье как раз этим-то и занимался. Не обращая ни на кого внимания, он смотрел на Эрику такими глазами, словно раздевал, находя ее вблизи более очаровательной, чем издалека.