Приказано молчать

Увы, только поманила она, но тут же прикрылась чадрой. Строгая медицинская комиссия вынесла приговор: к сдаче экстернатом за среднее военное заведение допущен быть не может по состоянию здоровья. И хотя бы нашелся один здравомыслящий медик – взбунтовался против вопиющей несправедливости: исполнять обязанности среднего начсостава может, а получить звание лейтенанта – нет.

Ну, ладно – медики. Они народ своеобразный. Они видят перед собой только пациента, эмоции им чужды. Но командиры, пославшие Гончарова на комиссию, могли бы хоть как-то повлиять на ее решение. Не возмутился и сам Гончаров, не отказался от должности, не написал в конце концов рапорта. По крестьянской своей добропорядочности и добросовестности. Раз наваливают, надо везти.

И все. Год за годом. С полной отдачей сил. Даже ни разу не подумал, что он по армейским понятиям не устроен. Впрочем, никто ему не подсказал, никто не ставил под сомнение его право командовать. И только один раз он почувствовал, что занимает должность не по званию. Когда война уже началась и он, попросившийся на фронт, оказался комвзвода в резервном полку. Направлявшие его туда, успокоили:

– Полк готовится для фронта.

Сформировали его из запасников. Лошадей прислали из Киргизии. Низкорослых, цепких в горах, но не прытких на равнине. Ну да что делать? В то время армейский люд не привередничал. Довольствовался тем, что давали. Сверхчеловеческими усилиями восполняли то, чего не дополучали.

Примерно с этого начал командир полка майор Черногалов первое совещание командиров взводов и эскадронов:

– Кони у нас табунные. Лошади пока что. Процент кавалеристов среди личного состава ничтожно мал, вот вам и нужно построить работу так, чтобы одновременно ремонтировать коней и обучать новобранцев. Скажете, не положено так. Верно. Из лошадей боевых коней должны делать опытные кавалеристы. Согласен. В мирное время. Сегодня иные нормы. Военные. Давайте подумаем, как козла с капустой в одной лодке везти.

Сколько хочешь думай, а вывод конечный один: заниматься на манежах все светлое время суток, а вечерами, при лампах, учить боевой и полевой уставы кавалерии, анатомию лошади и все остальное, что обязан знать конник.

На этом и поставили точку и, естественно, выполняли намеченное неукоснительно. Собственно, никого перегрузки не смущали. Все, во всяком случае, внешне, старались научиться воевать как можно быстрее, чтобы недолго задерживаться тылу. Все рвались на фронт. И вот этот день настал. Увы, не для Гончарова. Случайно ли, а, может, специально, но накануне погрузки полка в эшелоны (никто, кроме командира полка, начальника штаба и комиссара не знал даты погрузки, но все чувствовали, что она вот-вот подойдет) майор Черногалов вызвал старшину Гончарова и приказал:

– Часть личного состава полка приказано оставить на границе. Мы отобрали и красноармейцев, и коней, принимай их и – в Бахарден. Там сдашь и вернешься.

– А успею?

Понял командир полка заботу взводного, но ответил уклончиво:

– Должен успеть.

Как хотелось Гончарову вступить с командиром полка в пререкание, даже поскандалить с ним (Гончаров хотел этого или нет, но догадался, что выбор пал на него неслучайно), но перемог себя. Не стал перечить еще и потому, что устав это строго запрещает, и особенно потому, что с детства приучен уважать старших. Расстроенным он покинул кабинет Черногалова, в душе все же надеясь, что успеет выполнить задание до того, как полк будет отправлен на фронт.

Не успел. Еще в Бахардене узнал, что эшелон теплушек уже увозит полк на запад. Не выдержал, естественно, сокрушаться начал, и вот тут помощник дежурного, тоже старшина-сверхсрочник, даже старше Гончарова по возрасту, высказал по этому поводу свои соображения:

– Посуди сам, как объяснить там, – он ткнул пальцем на запад, – что взводом командует старшина. За какие заслуги? Кому-то угодил? Вот и не взяли. Сор из избы не хотели выметать.

Стиснул зубы Гончаров, чтобы не нагрубить завистнику, кто провел всю службу в вещевом складе и тоже считает, что достоин командовать взводом. Согласился со старшиной вроде бы совершенно спокойно:

– Вполне может быть. Вполне…

А в душе – буря. Такая, что не совладать с ней. Никак не совладать. Вышел размеренно из дежурки, кляня все на свете. Рассказать бы этому интендантишке, как заставу спас, да разве только заставу, но нельзя этого сделать. Нельзя. Приказано молчать…

Только к вечеру утихомирилась душа, но полного спокойствия так и не наступило, одолевать принялись раздумья. Грустные раздумья:

«За что такая судьба?!»

Первый раз, пожалуй, так откровенно поставлен вопрос. И нет на него вразумительного ответа. Просьба начальника отряда потерпеть ради интересов дела сейчас Гончарову казалась не вполне убедительной. Что же от пограничников скрывать? Если им не верить, так как же можно их на линию границы в дозор или в секрет посылать? Как на заставе держать? Неужто из-за одной паршивой овцы все стадо креолином мыть нужно?

Думал Гончаров обо всем этом, думал и – уснул, чтобы утром, проснувшись, выбросить всю чушь из головы.