Приход № 13 (декабрь 2014). Введение во Храм

Национализм можно понимать в нескольких ключах. С одной из этих сторон национализм показывает себя как очень человечное, естественное и даже хорошее явление. Пусть даже не самое лучшее, но на настолько хорошее, насколько любая человеческая черта может быть хорошей. Под этим я понимаю естественную привязанность к месту. Мы могли бы назвать это явление патриотизмом, однако, этот термин тоже несет в себе множество неприятных ассоциаций. По словам литератора Самуэля Джонсона, патриотизм – последнее прибежище негодяя. Но я не об этом, я хочу сфокусировать на этом абсолютно естественном, человечном чувстве – привязанности к месту. Скажем, я вырос в Южной Калифорнии, родился и воспитан в Лос-Анджелесе. Сейчас я дважды в год стараюсь бывать в Калифорнии у своего брата, я очень скучаю по этом месту. Меня каждый раз одолевают знакомые запахи, знакомые места, особый цвет растительности, который летом в основном бурый, ярко-зеленый и грязно-серо-зеленый на холмах. Запахи… Например, резкий пряный запах шалфея. И мне это нравится, мне нравятся воспоминания, которые приходят с этими запахами. Воспоминания, которые связаны с местами и людьми, которые живут там. Думаю, все понимают, о чем я говорю. Такая любовь абсолютно присуща человеку, и абсолютно хороша, естественна и нормальна.

Да и если говорить о людях, то есть хорошо известный феномен группы. Мы люди – не самые лучшие дикари, то есть мы не существуем в абсолютной изоляции. Мы не священные индивидуальности. Мы тоже привязаны к вещам, принадлежим к той или иной группе людей, семье, опутаны родственными связями, соседями, знакомыми. Одна из лучших образовательных методик для молодого человека – это пожить заграницей пару лет. Ничто не дает такое представление о родном месте, как возможность пожить в чужом месте. И лучше всего понимаешь свой язык, когда слушаешь чей-то еще язык и пытаешься на нем говорить. Я провел семь лет заграницей, и когда вернулся в США, понял, что я дома. То, как люди говорят, юмор, особый взгляд на вещи. Я уже не был согласен с этим взглядом, но он был мне знаком, я знал – это моя земля, мое место. Это нормальное человеческое чувство. И они могут быть хорошими. Хотя бывает, что групповое мышление не есть хорошая вещь. Например, некоторые индейские племена называют себя Народом или Людьми, но как следствие это означает, что другие этим народом или людьми не являются. Такое же отношение, кстати, было у древних греков. Аристотель, один из основателей философии, думал, что любой человек, который не является греком, может выглядеть как человек, но он говорит что-то непонятное «ба-ба-ба», отсюда и имя варвар. И нужны они были только, чтобы рубить лес и носить воду. Рабы, одним словом. Интересно, что его ученик Александр Великий так не думал. А вот Аристотель, человек такого великого ума, не видел дальше своей группы, своего этноса. И это довольно обычное явление.

Теперь же мы подходим к другому виду национализма, в том самом смысле, в котором мы используем его сегодня. Если почитать наши газеты или послушать трансляции, можно часто услышать слово «националист», которое применяется к другим людям. Например, так говорили о Солженицыне. Но это неверно. Солженицын любил Россию, любил свою страну, свой язык, обычаи, но не было более строгого критика своего правительства и во время коммунизма, и после. Он не жил в формате «моя страна права или неправа», он не был националистом, он был настоящим патриотом.

Что такое национализм? Это романтическое явление XIX века, продукт романтического движения, которое стало реакцией на феномен XVIII века – Просвещение, которое культурно стало продолжением научных изысканий сэра Исаака Ньютона. Ньютон, конечно, был основоположником современной физики, той ее парадигмы, которая сложилась до Эйнштейна. Ньютон математически объяснил движение и предложил свою теорию гравитации. В результате возникло видение, которое заключалось в том, что вселенная – это огромная машина. И хотя бы теоретически, если знать массу, скорость и направление каждой частицы во вселенной, можно было предсказать, что произойдет в любой момент времени в будущем, ныне и присно и во веки веков, аминь. Вселенная предстала огромным и величественным часовым механизмом. И тут же возник вопрос: а где во всей этом модели Создатель? Кто-то заметил, что надо же было Ему создать эти часы, но вообще-то все полагали, что после того, как Он создал часы, Он пошел дальше и занялся чем-то другим. Но были и те, кто заявил, что нам и вовсе не нужна эта гипотеза. Таков был ответ французского химика Лавуазье Наполеону, который задал тот же вопрос.