Многие образованные люди, наблюдавшие за этим величественным часовым механизмом, увидели определенный диссонанс. Во всем этом механистическом совершенстве, которое может быть длилось бесконечно во времени и пространстве, что происходит со мной, где я сам? Я просто маленькие часики? Тогда романтики сказали, нет, важна не объективная вселенная, они даже не боролись с ньютоновской наукой. Но важна самость, важен сам субъект, путь постижения – вот, где мы находим смысл.
И в продолжение этого размышления входила и моя группа. Например, в России было движение славянофилов, очень типичное для своего времени. Подобные вещи возникали в любой стране в Европе. Они задумались над тем, что же особенного или исключительного в нас самих, русских? Может, деревня, сообщество, которое станет основой будущего общества? Было что-то магическое и духовное в том, чтобы быть русским. И православие, конечно, составляло часть этого образа. Более того, лучшие представители движения неплохо владели богословием. Но под личиной этого было выделение своего собственного места и места своей группы как уникальной, особенной, особенно наделенной смыслом бытия. Такие явления были во Франции, Англии, Германии, Италии, в землях Чехии и Словакии, и конечно среди поляков. Вот это уже национализм: возвышение племени, своей группы, на живущей в определенном месте, на определенной земле, территории, и как правило, говорящей на одном языке. Эта особенная земля, группа, язык были особенными, исключительными, непохожими на другие, ценными, и источником собственного поиска смысла и места.
Можно подумать, что национализм возникает в XIX века как некий суррогатный бог. До этого смысл и оправдание людям давала их вера в извечного Бога, и так было у христиан, иудеев и мусульман. Но в XIX века это представление меняется, Бог как будто уходит на второй план в свете науки Исаака Ньютона и его вселенной. Бог становится необязательной гипотезой, как сказал француз. Где же тогда найти смысл? Смысл можно найти в своей расе, своем народе, своем месте, своем языке. Суррогатный бог и суррогатная религия, если угодно. И вот это уже «плохое», потому что если вы христианин, вы не можете быть националистом. Просто это невозможно. Во-первых, потому что ваш смысл лежит в области распятого и воскресшего Мессии. Во-вторых, ваш народ, ваша нация – это Церковь. Так говорит св. Павел в конце Послания к галатам. Он говорит о Божьем Израиле, имея в виду Церковь. Церковь есть Израиль, распятый и воскресший, и преображенный, и ставший первым плодом грядущего мира. Это наш народ, это наша нация, и в этом состоит наша лояльность как христиан. Это наша главная лояльность.
Ранние христиане уже знали об этом. Один из них написал в Послании к евреям: здесь у нас нет гражданства, мы принадлежим небесному государству. Через несколько десятилетий еще один ранний христианин написал: для нас христиан любая страна – чужая страна, мы здесь просто попутчики. И все это очевидно из многих посланий, которые находятся вне Нового Завета. Когда св. Игнатий Антиохийский пишет своим сообществам в начале II века, он начинает каждый раз так: церкви, которая обитает в Филиппах, или обитает в Ладокии. По-гречески – базируется, временно находится.
Христиане конечно подчиняются законным властям, потому что так говорит Господь: отдавайте кесарю – кесарево, а Богу – Богово. Об этом же говорят свв. Петр и Павел: молитесь за императора, даже если он убивает вас. Молитесь за него и повинуйтесь за исключением случаев, когда он просит о поклонении. Вы все знаете историю первых мучеников, которые отказались приносить жертву перед статуей своего правителя. Чтобы объединить людей разных верований в единую империю, надо было обожествить государство. Конечно, же жители Рима не думали, что кесарь был богом, но они считали, что Рим, государство, были божественными, а кесарь, император, был временным воплощением этой божественности. Поэтому покуда он жил, он нес в себе божественность государства, и этому они поклонялись. Именно этому противились христиане, потому что это было идолопоклонничеством.