Приходские истории: вместо проповеди (сборник)

Петра отрывается, смотрит сквозь тихую пелену: а, Аня… Петра, я так долго искала тебя, ты не писала, ты не отвечала, я ничего нигде не могла узнать. Я прямо оттуда, прилетела позавчера, еле-еле тебя нашла… Здравствуй, Аня… Петра молчит, Петра смотрит, младенец сосет молоко. Ты вышла замуж, это твой? Глупый вопрос, а чей же, и Петра не отвечает. Петра молчит. А муж? Говорили, какой-то журналист? Почему ты здесь, ты переехала, или у тебя тут дача? Петра улыбается, сядь, сядь, устала с дороги. Аня садится на широкую деревянную лавку, крепкую и темную. Настоящая деревня, вкусно пахнет сушеной травкой и странным кислым запахом, как бывает в деревенских избах, и только с этого момента Аня начинает осознавать: сон, очередной сладкий канадский сон, сейчас запоет будильник, она проснется в своей крошечной студенческой комнатке, низко лежа на матрасе без ножек, и первое, что увидит, – унылый бежевый ковровый пол, раскиданные бумажки-счета. Петра молчит, но Аня всё уже знает, Аня вдруг откуда-то знает, кто отец, и Петра только спокойно кивает – да, так и есть… И тогда Аня спрашивает из последних сил, уже без звука, одними губами: «Но где же, где же он?» Петра показывает глазами на дверь – там, боится выйти, увидел тебя из окна. Аня вскакивает, распахивает дверь. Ей всё равно – комната пуста.

И быстро вытаскивает из сумки вещи, и не надо, не бойтесь, всё будет хорошо, это тебе, подарки, это – ребенку, это – ему, надо же, случайно оказалось с собой, кассета – редкие записи, кельтские народные песни, Петра всё так же неподвижно смотрит, но как будто уже с легкой тревогой, Аня улавливает подавленный порыв остановить ее, задержать: куда же ты? Она почти выбегает.

Всё крутится назад, с бешеной теперь скоростью – песчаная улица, ларек, автобус, рельсы, станция, прочь! Электричка, духота, густой яблочный запах, ливень хлещет по мутным окнам. Напротив садится симпатичный молодой человек: светлая стриженая борода, темные глаза, быстрые, чуть нервные движения – кого-то он ей напоминает. Костя, неужели это Костя, бывший Петрин муж, который, который… значит, не солгал тогда? Никакая это была не клевета?.. Обозналась. Сходство случайно всплыло и тут же растворилось, выветрилось вмиг – какой же это Костя, это немолодой, сильно загоревший дачник, основательный, крепкий, в ногах корзина, полная коричневых шляпок, но лицо все-таки знакомое, родное – дедушка? «Ducunt volentem fata, nolentem trahunt» [6] , – медленно и торжественно отвечает ей дедушка на классической латыни, он уже стоит в полный рост – Господи! Это же Журавский, вот кто едет с ней рядом, в одном лифте, какое случайное везение и счастье, наконец-то она спросит его о самом важном. Нужно только успеть до девятого этажа. Журавский улыбается ей одними глазами сквозь толстые очки и хитро молчит, точно предлагая сначала осмотреться, взглянуть повнимательней вокруг. Аня смотрит: да какой же это лифт, какая электричка, над головой серое отсыревшее мартовское и такое родное небо – сон. Сейчас, сейчас она выпрыгнет, пробьет мокрую стеклянную стенку, выскочит из коробки в раскрывшийся небесный просвет, отправится веселыми ногами на небесную прогулку, и только вдруг рвуще жаль: так и не повидались. Но, может быть, завтра, завтра она заснет снова, и завтрашней, светлой от бесчисленных фонарей и раскрашенной огнями реклам душной торонтской ночью он заглянет на полчаса, в перерывах между утренней и вечерней службой, зайдет, улыбнется робкой и милующей своей улыбкой, присядет на краешек кровати: Анечка, вот ты и вернулась домой.

Конец 1996; 2006

Вместо проповеди

Предуведомление

Ниже – небольшая коллекция колонок, которые я писала для газеты «Ведомости». В рубрику «Вечные ценности», соответственно посвященную вечному. Хотя и подсвеченному сегодняшним днем. Несмотря на такую обязывающую тему, эти колонки не стоит путать с проповедями. Кстати, не самый любимый мной жанр церковной словесности и быта: проповедь не предполагает ответа, обсуждения, ей можно только внимать и кивать, не говоря уже о том, что проповедовать в лоб что бы то ни было не писательское, тем более не женское дело. Ну, так еще раз: эти колонки и не проповеди, публиковались они в светской газете, часто по светским поводам, сочинялись отнюдь не батюшкой, никого никуда они не зовут и не призывают, а всего лишь обсуждают христианские ценности. Потому что рассказывать, думать об этих ценностях вслух мне кажется важным и правильным. Давайте думать вместе. Но это последний в этой книге призыв.

См е риться и простить. О чувстве меры

На носу Прощеное воскресенье, а там и Великий пост.

Зачем друг друга прощать – в общем понятно. Чтобы в отношениях стало меньше разрухи и больше любви. В слове «прости» действительно присутствует нечто обезоруживающее.