Приходские истории: вместо проповеди (сборник)

Одно из самых массовых заблуждений относительно христианства тоже связано со счастьем. Оно в том, что, по мнению многих, следование христианским заповедям (суть которых – в жертвенной любви) исключает достижение счастья. Действительно, призыва «Будьте счастливы» в Новом Завете не звучит. Напротив, говорится, что Царства Небесного можно достичь лишь через терпение скорбей. Какое уж тут счастье?

Тем не менее противоречия между счастьем и христианством нет. Несмотря на то что слово «счастье» в Евангелии действительно не встречается. Но просто во времена, когда делался Синодальный перевод Библии на русский, «счастье» имело два значения.

Первое, древнее, связывало счастье с удачей, фортуной. Счастливый – то есть получивший благую долю, хорошую часть. Второе, близкое к современному, значение стало проступать лишь в XVIII веке и означало счастье как удовольствие, блаженство. Понятно, что ни счастье-удача, ни замкнутое на себе счастье-удовольствие не имели ничего общего с духовной радостью и весельем, к которым призывал учеников Христос.

Но постепенно значение слова всё раздвигалось и раздвигалось. Счастье каждый и в самом деле начал понимать по-своему. В счастье открылась грань, делающая его ощущением богоугодным. Лучше всех об этом сказал Василий Шукшин. В его киноповести «Живет такой парень» есть эпизод, в котором школьный учитель зачитывает сочинение своего ученика – о том, как тот «зорил» с мальчишками сорок, потом пек сорочьи яички, боялся волка, хохотал, как вечером ему попало от матери и как он ел лапшу. «Папка спросил меня: “Хорошо было в лесу?” Я сказал: “Ох и хорошо!” Папка засмеялся. Вот и всё. Больше я не знаю, чего». Сочинение счастливого человека, заключает учитель.

И почему-то кажется, что вот такое счастье уж точно угодно небесам. Это ведь полнота жизни. И благодарность жизни, которая дана. Кем? Этого можно даже не знать.

Так незаметно, осваивая значение слова, человечество проделало путь от роли раба, получающего долю от своего Господина, до участи сына, который наследует всё, что имеет Отец.

И буки, и веди. Об электронных книгах

Нам предстоит переезд. Мы переезжаем в мир, который будет читать электронные, а не бумажные книги. Это случится совсем не сразу, но случится неизбежно.

В англоязычном мире ползущие вверх столбики читательской привязанности к электронным книгам – давно не новость. Хотя сообщения о том, что в 2009 году продажи электронных книг в США выросли почти в три раза, а cамый крупный торговец «ибуками» Amazon в том же 2009-м впервые продал электронных книг больше, чем бумажных, всё же ошеломили мир. Судя по тому, что и наш «Озон» только что выпустил собственную читалку, повторив опыт Amazon c Kindle , электрочтение скоро накроет с головой и Россию. Потому что достоинства ридера, с помощью которого можно носить в кармане целую библиотеку, размещать иллюстрации в 3D -формате, а само чтение сделать интерактивным, действительно увлекательны.

Однако всё это значит, что нам предстоит слом жизненного уклада. Это вам не появление мобильников – уход бумажных книг задевает гораздо более глубокие пласты нашего существования в истории и культуре. И это важно осмыслить. Надо еще привыкнуть и принять ту очевидность, например, что многие бесценные собрания в библиотеках никому больше не нужны. Нравится нам это или нет, но спросите любого библиотекаря большой библиотеки, и вы услышите: десятки тысяч томов, все эти чудесные книги с толстыми шершавыми страницами не открываются десятилетиями, веками. Какие-нибудь труды по философии или богословию немецких авторов XVII века, написанные на латыни, да даже и просто по-немецки, но готическим шрифтом, – кто готов сквозь них продираться? Хорошо, не по-немецки, по-русски: прекрасные романы, смешные стихи XVIII века – и их не читают. Даже специалисты. Потому что когда-то их уже прочли, они давно превратились в культурный гумус, и сегодня заново выяснять его химический состав уже незачем. Google оцифровывает и эти книги тоже, но это не значит, что их будут читать оцифрованными. Это всего лишь благородная, но отчаянная попытка не расстаться с прошлым.

Все это действительно похоже на переезд. Когда нужно думать, чем можно пожертвовать, а чем – ни в коем случае. И тут гораздо важнее понять не что мы обретаем, а что утрачиваем. Вот салфетка, вышитая прабабушкой, вот коробка разных мелочей давно умершего родственника, которые когда-то пожалел выкинуть. Эти мелочи так много значили для него, но что они теперь для тебя? Надо бы, конечно, еще похранить, но ведь и новый дом не резиновый.

Грустная правда: от людей остается страшно мало, если вообще остается что-то. Существуют целые народы, от которых сохранилось одно название. Какие-нибудь пеласги или этруски – что мы о них знаем? Переезды неизбежны, как и расставания с любимыми, – нельзя лишь избегать осмысления этой неизбежности. Только так можно увидеть себя в перспективе времени, только так можно разобраться, что ты сам такое и что останется лично от тебя.