По дороге вспомнил -- за треволнениями он даже не заметил, когда она уложила дочку спать -- до или после? Наверняка -- до. Как же могло быть иначе?
Войдя, встретил уже одетую мать. Она вздохнула:
-- Тебе жениться пора, а не гулять. Дождаться Светланы не можешь?
Со Светой он не жил -- слишком скромная и порядочная, но водил в кино -- последний сеанс, последний ряд, ласкаться-обниматься.
-- Извини, мама, случайно получилось.
-- Идём, приготовлю завтрак.
-- Нет, спасибо, на работу надо.
Успеть бы на маршрутный автобус, а затем быстро пересесть на троллейбус...
А казачка заходила в техническую службу перекинуться словом, каждый день одеваясь по новому, чередуя верх и низ, и умудрясь ни разу не повториться. Заметил -- очень опрятна, аккуратна в одежде, и не пользуется косметикой.
-- Шикарная кобыла, -- сказал техник Витя, глядя ей вслед, -- заходит, жить хочется.
Маркину она не казалась шикарной. Он допускал -- это она перед ним хвостом вертит. А если нет. Да и что там случилось между ними -- пришёл, угостила, легли... Может, надо было спасибо сказать? Не мог в себе разобраться. Какая-то глухая обида сидела внутри, занимался своим делом.
Они встретились при выходе на проходной. Наверное, казачка его поджидала.
-- Избегаешь меня? -- прямо спросила она.
-- Нет, почему, ничего не избегаю.
-- А почему не приходишь?
-- Ну, не знаю, -- изумился Маркин, -- думал, может, что не так.
Она мягко улыбнулась. -- Приходи.
Он съездил домой сказать матери, что не ночует.
-- Сынок, у тебя есть обязательства перед Светланой.
-- Мама, ну какие обязательства? Я ломаю ей жизнь? Или нас сосватали ещё младенцами?..
Маркин сидел у казачки на кухне -- она нарезала ему салат -- и чувствовал, что его рассматривают. Её руки двигались перед ним. Он не удержался и поцеловал её оголённое предплечье.
-- Такая потаённая страстность, а на работе ты лёд. Ты странный...
Он снова понял -- ты странный, но я тебе рада.
Весь его лёд к ней -- раскололся, обломился, рухнул.
Поутру он спохватился -- я же забыл купить в аптеке... А казачка настолько безмятежна, что он спросил, не предохраняется ли она.
-- А мне не нужно.
И пояснила, что ворсинки, которые передвигают яйцеклетку, у неё отмерли -- такое следствие неудачного аборта.
Она с дочкой летела из Ростова. Билета дочке не досталось, пришлось посадить на колени. Дочь давила на живот; болело, казалось, невыносимо, и по приезде она сделала аборт. Вначале хотела оставить. Дочка, узнав, плакала и упрекала -- сказала бы мне, я бы лучше на полу сидела.
Маркин ждал у Академии наук.
-- Света, извини, я встретил другую женщину.
В каком-то кинофильме он уже слышал такую фразу. У неё дрогнули губы, и стало её жаль.
-- Ты найдёшь хорошего и достойного себя человека. Ему повезёт, что он встретит такую девушку. Прости.
Черноглазая казачка подковала мне коня...
Её раздельная квартира в двухэтажном доме в микрорайоне телецентра была просторной, но все удобства во дворе. Она знала, что он терпеливый и ждёт утра, а ему просто не хотелось отрываться, одеваться, отправляться куда-то по этим делам.
-- Извини, дочка ходит по маленькому в ночной горшок, а я в ведро с крышкой в кладовке. И ты мог бы.
Но он воспользовался им лишь однажды -- оплошал, не по-мужски как-то. И захотелось посмотреть, как она это делает, но говорить об этом казалось стыдным и неприличным.
Он забыл свои вечные кеды, начал тщательно одеваться, каждый день свежая сорочка, подбирал брюки. Ещё недавно ему казалось, что футболка и джинсы -- мода на все времена. Душ два раза в день -- утром для себя, вечером для неё. Благо лето, воду греть не надо. Прибегал с работы, принимал душ и убегал. Мать смеялась -- скоро просвечивать начнёшь.
Казачка не носила чулок, декольте, мини-юбок, яркие цвета -- таковы строгие правила телецентра. Но ворот, возможно неосознанно, был открытый, лёгкий, стекающий. И хотелось заглянуть в его манящую глубину. Почему-то нравилось, сидя возле казачки на полу, обнимать её колени и целовать подол платья; он подшучивал вслух -- как полковое знамя. Но заодно ловил себя на простом и грубом желании -- задрать ей юбку и поглядеть, какое бельё на ней сегодня.
-- Ты рассматриваешь меня сверху донизу, -- говорила казачка, -- будто рентгеном. Не гляди так, пожалуйста...
-- Нет, -- с удовольствием возражал он, -- совсем наоборот, с ног до головы. Так что не считается.
Впрочем, и она его изучала. Спросила, что за шрам.
-- Я думал, бандитская пуля, а доктор считает аппендицит.
Быстро уловила -- он непритязателен, ест всё понемногу; если голоден, не может ждать, чтобы приготовили -- еда должна быть на столе. Поел, потеплел и готов говорить и слушать -- о работе, родне, событиях, но особенно о ней, о её житье чуть ли не с младенчества. А он ловил себя на том, что его взгляд всегда направлен туда, где она находится, что-то вроде головки подсолнуха, двигающейся за солнцем.