Читаем Приключенья Стрельца (СИ) полностью

   Откликалась казачка на ласки охотно, подразнивала, шалила, потом заводилась... Будь его воля, Маркин растягивал бы интимную прелюдию насколько можно, а казачка мягко, без слов, и почти незаметно настаивала на своём праве быть услышанной и долго не ждать, а дальше как хочешь...



   Диванчик в гостиной был чуть тесноват для двоих, зато в зеркале платяного шкафа напротив безостановочно текла её линия тела. По закону жанра у этой станичницы оказались стройные, крепкие ноги и упругая грудь. Её нежная чёрная роза цвела в саду очарований.



   По нынешним временам она считалась бы скромницей, а он -- по тогдашним -- извращенцем: не знал, куда бы её ещё поцеловать, и что бы ещё с ней такое сделать. Казалось, подтверждается теория относительности -- пространство сходилось, а время не определялось, и было неясно, сколько его прошло.



   Поражали абсолютная покорность этой вольной женщины, её пульсирующее объятие, парение вдвоём. И наэлектризованная отрешённость, и погружённость в себя, но стоило коснуться её губ, и она сразу откликалась, возвращалась, и глаза её были блестящими и удивительными, а сама невероятно молодой и красивой.





   Матери не нравились его отлучки. Ей хотелось внуков.



   -- Она с твоей работы? Разведённая? -- проницательно сказала мать. -- С ребёнком?



   -- Да, мама. Ну и что?



   Маркин был поздним ребёнком у матери. Первого от мужа-офицера она потеряла нерождённым во время отступления в Сальских степях. Ей шёл девятнадцатый год.





   Муж-комбат отправил беременную мать в сопровождении политрука и одного бойца выбираться к линии нашей обороны. Продовольствия не было. В деревни старались не заходить, чтобы не выдали. Для пропитания отстреливали собак и кошек. Мать говорила -- собаки вкусные, кошки противные.



   Комбат пропал без вести, прорываясь с батальоном из окружения. Когда мать об этом узнала, она потеряла ребёнка. Это был мальчик. После выкидыша мать признали годной к нестроевой службе и направили медсестрой в Семипалатинский военный госпиталь.



   Она надеялась, Андрей жив и вернётся -- люди возвращались из плена и лагерей -- и ждала его с войны ещё несколько лет.





   Маркин спрашивал мать, как она, в общем-то, хрупкая девушка-санинструктор вытаскивала раненых с поля боя.



   Мать объяснила -- она подползала к раненому, перевязывала, взваливала его на себя и ползла с ним. Если раненый был в состоянии, он помогал ей. Оружие полагалось выносить.



   Она ползла с раненым, и вдруг вокруг них стали ложиться пули. Мать поняла, что их сейчас убьют. Стрелял, видимо, кто-то из раненых немцев, мстя, что русского вытаскивают, а его нет.



   Мать схватила автомат и с колена выпустила весь магазин туда, откуда могли стрелять. Брызнули камни. Пыль улеглась. Больше никто не стрелял.



   Это единственный человек, которого на войне убила его мать.







   III. Неодинокий подсолнух





   Месяц спустя казачка призналась, что он первый еврей, который поцеловал её. Он не сомневался -- он не только первый еврей, который её поцеловал, но и последний. Но это его уже не заботило.



   Коготок увяз, всей птичке пропасть.





   Казачка могла поутру надеть на голое тело его рубашку -- показывала близость. Она пришлась ему по нраву, вставала, радуясь каждому дню, подходила физически и эмоционально. И открытая улыбка -- всё наружу. Голос её был близок к тембру Элины Быстрицкой из "Тихого Дона", но сложение более рослое. Она делала всё легко, с законченной фазой каждого движения...



   Или это просто казалось? Но почему другие, он чувствовал, обращают на неё внимание? Наша казачка, кажется, была несколько выше его, и даже старалась носить невысокие каблуки. Он это видел, но не замечал. Он не ощущал неудобства или стеснения. Ему было всё равно.





   Маркин разговаривал со звукооператором Жанной, миниатюрной кудрявой молдаванкой. Казачка проходила коридором и странно посмотрела.



   После смены он пошёл к ней, хотя сегодня они не договаривались из-за дня рождения кузена. Она вышла с задумчивой улыбкой и прислонилась спиной к дверному косяку.



   -- Что у тебя с Жанной?



   -- Помнишь, её собирались исключить из комсомола за случайную драку на деревенской свадьбе. Тогда бы она автоматически вылетала с работы и теряла с ребёнком общежитие. Я написал ей протест для райкома. Обошлось выговором.



   -- Я что-то такое и подумала. На тебя это ложится. Ну и?..



   -- Нет. На радостях это случилось по её инициативе. И задолго до тебя.



   -- Рассчиталась. Как ты мог на это пойти?



   -- Мне так не показалось. Мы как бы праздновали. Я был тогда один. Сейчас нас двое.



   -- Ладно, забудем. Голодный? Заходи.



   Но позже спросила:



   -- Как она тебе?



   -- Неловко говорить, но с ней не очень... Какие-то едкие выделения. Ей я не сказал.



   -- Изменишь, -- пошутила она, -- удавлю от разочарования и как не оправдавшего доверия.



   -- Такие серьёзные намерения? Я начинаю себя уважать. Мне повезло с тобой.





   Втроём с малой пошли на рынок покупать неочищенное растительное масло. Малая с её удивительным обонянием обегала и обнюхала весь масличный ряд, и безошибочно ткнула пальчиком в лучшую бутыль -- вот!



Перейти на страницу:

Похожие книги