Приключение Гекльберри Финна

– Оттуда, откуда люди берут воду «Конгресс» – из бочки. Он любит, чтобы вода погорячей была, а у него в шеффилдском доме печек полно. Не кипятить же столько воды прямо в море. Там и приспособлений таких нет.

– А, ну тогда понятно. Так бы сразу и сказал, сберег бы время.

Ну, думаю, выкрутился – и обрадовался, и успокоился. А она тут же спрашивает:

– Значит, ты тоже в церковь ходишь?

– Да, постоянно.

– А где ты там сидишь?

– На нашей скамье, где же еще?

– На чьей?

– Что значит «на чьей» – на нашей, на скамье твоего дяди Гарвея.

– На его? А ему-то скамья зачем?

– Чтобы сидеть. Зачем, по-твоему, нужна скамья?

– Я думала, он на кафедре стоит.

А, черт! Я и забыл, что он священник. И, поняв, что снова попал впросак, разыграл еще одну сценку с куриной костью, стараясь что-нибудь придумать. И говорю:

– Господи, ты что думаешь, в тамошней церкви всего один священник проповеди читает?

– Да зачем же их больше-то держать?

– Здрасьте! – а королю кто проповедовать будет? Нет, я такой девчонки, как ты, отродясь не встречал. Да в той церкви священников – не меньше семнадцати.

– Семнадцати! Бог ты мой! Я бы все их проповеди нипочем не высидела, хоть пообещай мне за это царствие небесное. Их, небось, на неделю хватает, никак не меньше.

– Глупости, они же не все в один день проповедуют, а по очереди – сегодня один, завтра другой.

– Ладно, а что же тогда остальные делают?

– Да ничего особенного. Сидят себе в церкви или прихожан с тарелкой для подношений обходят – то да се. Но по большей части бездельничают.

– Тогда зачем их столько набрали?

– А для шику. Неужели непонятно?

– Чушь какая, слышать об этом больше не хочу. А скажи, как в Англии слугам живется? С ними там лучше обходятся, чем мы с нашими неграми?

– Ну уж нет! Там слугу и за человека-то не считают. И обходятся с ним хуже, чем с собакой.

– А выходные у них бывают, как у наших? На Рождество, на Четвертое июля и на Новый год целая неделя?

– Нет, вы только послушайте! Сразу видно, что ты в Англии не была. Я тебе так скажу, Зая… Джоанна, у тамошних слуг вообще ни одного выходного во всем году не бывает, они ни в цирк не ходят, ни в театр, ни в негритянские балаганы, никуда.

– А в церковь?

– И в церковь тоже.

– Но ведь ты-то в церковь ходишь.

Ну вот, опять опростоволосился. Забыл, что я слуга старика. Впрочем, я тут же придумал объяснение – камельдинер, дескать, это не то, что обычный слуга, и в церковь ходить он просто обязан, хошь не хошь, и сидеть в ней со всей семьей – такой в Англии закон. Не очень-то ловко у меня получилось, я как закончил, сразу понял – совсем я ее не убедил. Она говорит:

– Дай честное индейское, что не врешь.

– Честное индейское, – говорю.

– Ни капельки?

– Ни капельки. Ни вот столечко, – говорю я.

– Положи руку на эту книгу и скажи еще раз.

Ну, я вижу – это всего-навсего словарь; положил на него руку, поклялся. Она, вроде бы, успокоилась и говорит:

– Ладно, кое в чем ты, может, и не соврал, но всему остальному, ты уж меня прости, я поверить не могу.

– Чему это ты не можешь поверить, Джо? – спрашивает Мэри Джейн – она как раз в этот миг вошла в кухню, а за ней и Сьюзен. – Разве можно так разговаривать с мальчиком, оказавшимся в чужой стране, вдали от своих. Это нехорошо и некрасиво.

– Вот всегда ты так, Ми, – бросаешься на помощь тому, кого и обидеть еще не успели. По-моему, он мне наврал, ну я и сказала, что меня ему провести не удастся – и ничего больше. Уж такую-то мелочь он как-нибудь переживет, верно?

– Мне все равно, мелочь это или не мелочь. Он наш гость, он здесь среди чужих, и разговаривать с ним так нехорошо. Будь ты на его месте, тебя бы такие слова пристыдили, ну и не говори людям то, от чего им стыдно становится.

– Но, Ми, он же сказал…

– Мне не важно, что он сказал, дело вовсе не в этом. Дело в том, что ты должна быть с ним доброй и не напоминать ему о том, что он не у себя дома, а среди чужих людей.

А я говорю себе: и вот у этой девушки наш старый ящер деньги спер, а ты и пальцем о палец не ударил, чтобы ему помешать!

И тут в разговор вступила Сьюзен и – вы не поверите – такую Заячьей Губе выволочку устроила, что даже у меня волос дыбом встал!

Я думаю – вот и еще одна девушка, которую я ограбить помог!

А следом за нее опять Мэри Джейн принялась – она, вообще-то, девушка была тихая, ласковая, но тут разошлась не на шутку и, когда закончила отчитывать Заячью Губу, от той, почитай, и мокрого места не осталось. Она только стонала, моля о пощаде.

– Ну ладно, – говорят ей сестры, – попроси у мальчика прощенья и забудем об этом.

И Заячья Губа попросила у меня прощенья, да так красиво и кротко, что я бы век ее слушал, – я бы ей и еще одну гору вранья наворотил, лишь бы снова услышать, как она потом извиняется.

И опять говорю себе: а ведь ты и ее помог обобрать. Тут девушки захлопотали вокруг меня, стараясь, чтобы я чувствовал себя как дома, среди друзей. А я почувствовал себя мерзавцем, подонком и гадом – и решил: вот кровь из носу, а я им эти деньги верну.