Приключение. Свобода. Путеводитель по шатким временам. Цивилизованное презрение. Как нам защитить свою свободу. Руководство к действию

Есть одно убеждение, которое более всех остальных ответственно за массовые человеческие жертвы, принесенные на алтарь великих исторических идеалов: справедливости, прогресса, счастья будущих поколений, священной миссии освобождения народа, расы или класса и даже самой свободы, когда она требует пожертвовать отдельными людьми ради свободы общества. Согласно этому убеждению, где-то – в прошлом или будущем, в Божественном Откровении или в голове отдельного мыслителя, в достижениях науки и истории или в бесхитростном сердце неиспорченного доброго человека – существует окончательное решение. Эту древнюю веру питает убеждение в том, что все позитивные ценности людей в конечном счете обязательно совместимы друг с другом и, возможно, даже следуют друг из друга. «Природа словно связывает истину, счастье и добродетель неразрывной цепью», – говорил один из лучших людей, когда-либо живших на земле[80].

Берлин неслучайно и отнюдь не по наивности использовал идиому «окончательное решение»: в 1958 году память о нацистском слогане «Endlösung» была еще слишком жива. Любая попытка обосновать «теорию спасения», считал Берлин, – не более чем шаг по пути к близкой катастрофе. Джон Грей считает Берлина, быть может, единственным по-настоящему последовательным либеральным мыслителем – и в первую очередь потому, что тот ни разу не провозгласил никакой «спасительной» программы[81]. Грей обозначил позицию Берлина как «агональный плюрализм».

Берлин исходил из того, что моральные и политические ценности, будучи объективно легитимными, все же находятся в постоянном взаимном конфликте. Классический пример, который он приводит: целеполагание, предусматривающее равенство возможностей, необходимым образом ограничивает какую-то часть свободы личности, и обратно: свобода с необходимостью ограничивает требование установить равенство возможностей. По этой причине Берлин констатирует даже чисто логическую неосуществимость любой «теории спасения»: в мире не может существовать такого политического порядка, который не потребовал бы заплатить за себя известную цену. Берлин не дожил до наступления катастрофических последствий политики рыночного фундаментализма, но сама идея, что рынок может стать единым средством спасения от всех бед, была ему не менее чужда, чем коммунистическая утопия. Он видел неустранимую уязвимость проекта «свобода», поскольку свобода не может быть достигнута иначе как частично: