– Ну тогда, – заключил Грифон, – если ты не знаешь, что такое «урОдить», то ты простофиля.
У Алисы пропало всякое желание спрашивать об этом дальше, так что она повернулась к Якобы Черепахе и спросила:
– Что еще вы учили?
– Ну, еще истерию, – ответил Якобы Черепаха, считая предметы на своих ластах, – истерию, древнюю и новую, с небографией; потом еще рискование – учителем рискования был старый морской угорь, он приходил раз в неделю и учил нас рисковать, чернить и плясать мосляными трясками.
– А
– Ну, сам я не могу тебе показать, – сказал Якобы Черепаха, – мне гибкости недостает. А Грифон этому не учился.
– Времени не было, – ответил Грифон. – Я получал классическое образование. Мой учитель был старый рак-отшельник, да, настоящий отшельник.
– Я никогда не был на его занятиях, – сказал со вздохом Якобы Черепаха, – говорят, он учил латуни и жреческому.
– Точно, точно, – вздохнул в свою очередь Грифон, и оба существа закрыли лапами лица.
– А сколько часов в день у вас были уроки? – спросила Алиса, спеша сменить тему.
– В первый день – десять часов, – ответил Якобы Черепаха, – на следующий – девять, и так далее.
– Какое странное расписание! – воскликнула Алиса.
– Поэтому их и зовут уроками, – пояснил Грифон, – потому что с каждым днем на них все меньше времени урывают.
Эта идея была совершенно новой для Алисы, и она немного подумала, прежде чем задать следующий вопрос:
– Тогда на одиннадцатый день у вас должен был быть выходной?
– Конечно, он и был, – ответил Якобы Черепаха.
– А что же у вас получалось на двенадцатый день? – не терпелось узнать Алисе.
– Хватит об уроках, – решительно перебил Грифон, – расскажи ей теперь о наших играх.
Глава Х. Омаровая кадриль
Якобы Черепаха тяжело вздохнул и вытер ластой глаза. Он взглянул на Алису и попытался заговорить, но минуту или две рыдания душили его. «Словно ему кость в горло попала», – сказал Грифон и принялся трясти его и хлопать по спине. В конце концов голос вернулся к Якобы Черепахе, и, со слезами, стекавшими по щекам, он продолжил рассказ:
– Ты, может быть, не жила достаточно долго на дне морском («Не жила»,
– сказала Алиса), и тебя, возможно, ни разу не представляли Омару (Алиса начала было: «Однажды я пробовала…» – но поспешно прикусила язык и сказала: «Нет, никогда») – так что ты и понятия не имеешь, какая восхитительная вещь Омаровая Кадриль!
– И впрямь, – призналась Алиса. – А что это за танец?
– Ну, – сказал Грифон, – первым делом все выстраиваются в линию вдоль берега…
– В две линии! – крикнул Якобы Черепаха. – Тюлени, морские черепахи, лососи и так далее; затем, когда с дороги уберут всех медуз…
–
– Делаете два шага вперед…
– Все – с омарами в качестве партнеров! – крикнул Грифон.
– Разумеется, – согласился Якобы Черепаха, – два шага вперед, поворачиватесь к партнерам…
– Меняетесь омарами и отходите назад в том же порядке, – закончил Грифон.
– Затем, стало быть, – продолжал Якобы Черепаха, – бросаете…
– Омаров! – завопил Грифон, подпрыгивая в воздух.
– Как можно дальше в море…
– Плывете за ними! – крикнул Грифон.
– Делаете в воде кувырок! – закричал Якобы Черепаха, дико прыгая вокруг.
– Снова меняете омаров! – заорал во весь голос Грифон.
– Возвращаетесь на сушу, и – это конец первой фигуры, – сказал Якобы Черепаха, неожиданно понизив голос, и два создания, которые только что скакали вокруг, как безумные, снова тихо и печально уселись на песок, глядя на Алису.
– Наверное, это очень милый танец, – робко сказала Алиса.
– Хочешь малость посмотреть на него? – спросил Якобы Черепаха.
– Конечно, очень, – ответила Алиса.
– Давай, попробуем первую фигуру! – обратился Якобы Черепаха к Грифону. – Мы ведь сможем сделать это и без омаров. Кто будет петь?
– Давай ты, – сказал Грифон, – я забыл слова.
И они принялись величаво танцевать вокруг Алисы, постоянно наступая ей на ноги, когда оказывались слишком близко, и размахивая в такт передними лапами, в то время как Якобы Черепаха тоскливо и протяжно пел:[ 32
]