Все эти условия были приняты обеими сторонами; Мансфельд выступил в Эльзас[1498]
, а Обинье, ждавший двухсот тысяч ливров по векселю из Ларошели, получил известие, что какой-то умник из Ларошели изрек: «Сие крупное дело лучше передать в руки господина герцога Буйонского»; этому совету последовали с легким сердцем. Тогда граф повернул к Седану[1499], и из этого вышло то, о чем вы узнаете из «Истории»: наипервейший из купцов[1500] остался при своем интересе, израсходовав пятьсот пистолей. Его дети должны позаботиться о сохранении оправдательных документов по всем вышеизложенным делам.Во время этих переговоров жители Берна послали в Женеву[1501]
сына первого старшины кантона просить Обинье посетить их во время осады Франкенталя[1502]. Обинье согласился; везде его встречали с почестями, пушечными выстрелами, празднествами, чрезмерную пышность которых он порицает. Это первое путешествие обязало его совершить и второе, продолжавшееся от трех до четырех месяцев.Осмотрев Берн, он затеял укрепить его, вопреки мнению всех крупных военачальников, видевших этот город, да и против желания вождей народного совета, и против их законов и присяги, ибо в том была необходимость. Герцог Буйонский написал об этом деле ему и некоторым главным советникам, ссылаясь на удаленность Берна от границ, ибо он расположен в самом сердце страны. В ответ Обинье доказал ему, что по местоположению своему город весьма уязвим и что от этого «сердца» рукой подать до боков.
Народ в городе так враждебно относился к самому слову «укрепления» и так проникся мыслью о сражении, что при первом появлении Обинье несколько пьяниц стали угрожать алебардами, крича, что французов, приехавших посягнуть на их обычаи, надобно утопить в Ааре[1503]
. Против всех этих препятствий зачинатель, поддержанный Граффенридом, фон Эрлахом[1504] и кой-какими другими людьми, использовал авторитет пасторов. При первом проявлении недовольства в толпе старший пастор, сопровождавший Синьорию[1505] для осмотра плана, предложил немедленно возблагодарить Бога за благое и спасительное решение. С этими словами он преклонил колени; Синьория и вся толпа вынуждены были последовать его примеру. На следующий день почти весь город пришел в то же место. Пастор произнес проповедь; пропели псалом и общую молитву. Тут Обинье приказал принести колья и с низким поклоном подал один из них первому старшине кантона господину Мануэлю[1506]. Однако этот последний пожелал уступить честь почина в работе самому Обинье, подавшему мысль о ней; но, в свою очередь, Обинье отказался. После этого надо было обсудить вопрос об этих любезностях. Обинье был удостоин чести вбить первый колышек; приняв ее, он бросил шляпу оземь, опустился на одно колено и с первым ударом молотка громко воскликнул: «Да будет так, во славу Божию, ради сохранения его церкви, на страх врагам объединенных швейцарцев!» Засим первый старшина кантона и все члены Синьории также вбили колышки укреплений, и доныне не превзойденных по искусству возведения ни одной крепостью в Европе. Под предлогом выхода на эти работы жители Берна показали силы всех своих округов, насчитывавших до сорока восьми тысяч человек[1507].Потом Обинье посетил все города кантона и обследовал лагеря, которых оказалось до семи и еще один особый. Дабы рассеять опасения, господин фон Граффенрид на заседании Совета вручил Обинье перо, предлагая подписать присягу в качестве главного военачальника. Обинье отказался, ссылаясь на незнание языка. Когда же его попросили назвать другое лицо, он предложил на выбор троих, а именно: видама Шартрского[1508]
, господина де Монбрена[1509] и графа де Ла Сюза[1510]. Выбран был этот последний.Желая спросить совета у того же лица, базельская Синьория послала к нему господина фон Лютцельмана[1511]
. Но из двадцати двух бастионов, начертанных господином де Ла Фоссом[1512], жители Базеля решили возвести только четыре, оставив свой город в том же несовершенном состоянии, в каком он находится и поныне.<1622–1623> Во время этих поездок посланник Скварамелли[1513]
от имени Светлейшей Синьории[1514] предложил Обинье принять начальство над французами, находящимися на службе у Венецианской республики. Все складывалось благоприятно, пока посланник короля французского в Швейцарии, Мирон[1515], не распорядился написать посланнику Венеции, что венецианцы навлекут на себя гнев короля[1516], если возьмут на службу человека, столь ненавистного его величеству. Как ни ссылались друзья Обинье на то, что причины ненависти со стороны королей должны быть для республики причиною милости, страх оказался сильнее желания принять на службу этого преданного человека.