Приключения барона Мюнхгаузена

Между тем шар всё не спускался. Давно уж и месяц остался внизу, а шар продолжал подниматься. И вот через день подлетел так близко к солнцу, что бедолага обжёг себе брови. Ободрав барашка, он выставил тушку на совершенно открытое место гондолы, где солнце грело всего сильнее, и через сорок минут она изжарилась. Это и спасло его от голодной смерти.

Закончив рассказ, француз устремил взор вдаль, на видневшийся город, а когда узнал, что это Константинополь, был крайне удивлён: не думал, что ветер отнёс его так далеко. Шар продержался в воздухе так долго, прибавил он, по той причине, что проводник от клапана воздушного шара для выпускания водорода, к несчастью, оборвался. Если бы выстрел не пробил шар, то до второго пришествия он носился бы между небом и землёй.

Француз в порыве великодушия подарил гондолу моему боцману, а остатки своего жаркого бросил в море. Что же касается шара, то от выстрелов он пришёл в полную негодность и при падении в воду превратился в клочья.

Приключение пятое

За несколько месяцев до возвращения в Европу со мной произошло одно удивительное приключение.

Султан, которому я был представлен русским, французским и римским послами, дал мне секретное поручение чрезвычайной важности в Каире и во главе пышного посольства проводил из Турции. Дорогой мне посчастливилось увеличить свой штат наймом новых людей, оказавших мне впоследствии весьма важные услуги. Так, недалеко от Константинополя встретился нам маленький худенький человечек, который, несмотря на то что к каждой ноге у него было привязано по свинцовой гире фунтов в пятьдесят, очень быстро бежал.

Удивившись, я спросил:

– Куда так спешишь, приятель? Зачем у тебя привязаны гири?

– Из Вены бегу, уже с полчаса, – ответил скороход. – Служил я у знатных господ, но сегодня мне отказали. Вот направляюсь теперь в Константинополь искать место. Спешить незачем, и чтобы не бежать слишком быстро, я привязал гири, вспомнив любимое изречение моего школьного учителя: «Тише едешь, дальше будешь».

Мне скороход понравился, и я предложил ему поступить ко мне на службу, на что он охотно согласился.

Мы поехали дальше, через города и страны. Как-то недалеко от дороги увидел я человека, неподвижно лежавшего на чудном лугу с сочной травой. Мне показалось сначала, что он крепко спит, однако, приглядевшись, я понял, что он вовсе не спал, а, припав ухом к земле, к чему-то прислушивался.

– Чем ты там занят, друг мой? – спросил я.

– От скуки слушаю, как в поле растёт трава.

– И что, слышно?

– Ещё бы!

– Может, на службу ко мне пойдёшь?

«Кто знает – авось пригодится», – подумал я.

Человек поднялся и пошёл за мной.

Скоро на небольшом холмике я заметил охотника. Он во что-то долго целился, а потом выстрелил, как мне показалось, в воздух.

– Здравствуйте, господин охотник! Скажите, пожалуйста, куда это вы сейчас стреляли? Кроме неба ничего вроде не видно.

– О! Это я новое ружьё испытывал. Вон там, на шпиле Страсбургского собора, сидел воробей. Так я его подстрелил.

Всякий, кто знает мою страсть к благородному занятию, охотно поймёт меня и не удивится, что я бросился на шею этому замечательному стрелку. Разумеется, я не пожалел ничего, чтобы взять его к себе на службу.

Снова мы двинулись в путь и, проехав немало стран, наконец достигли Ливонских гор. Нашему взору предстал вековой кедровый лес. Тут стоял плотный коренастый мужчина и тянул обеими руками за верёвку, которая была обвязана вокруг всего леса.

– Что это ты делаешь, дружище? – спросил я.

– Да вот, пришёл нарубить леса на постройку дома, да забыл топор. Надо же как-то выходить из положения.

С этими словами он разом рванул верёвку, и весь лес, занимавший не менее квадратной мили, как тростник рухнул на землю. Нетрудно угадать, что было дальше: решил я не расставаться с силачом, хотя бы на это потребовалось всё моё посольское жалованье.

Наконец мы добрались до Египта, но, едва переехали границу, поднялся страшный ураган. Каждую минуту я боялся, что мои экипажи, лошади и люди будут унесены вихрем.

Слева от дороги я заметил семь ветряных мельниц, крылья которых вертелись с невероятной скоростью, как веретено в руках искусной пряхи, а справа, как раз против мельниц, увидел необычайной толщины человека, прикрывавшего указательным пальцем правую ноздрю.

Заметив ужасное положение, в котором мы оказались, он тотчас повернулся к нам, стал во фронт и почтительно снял шляпу, как солдат перед офицером. В ту же минуту ветер стих, и все мельницы моментально остановились. Удивлённый таким необычайным происшествием, показавшимся мне сверхъестественным, я крикнул толстяку:

– Что это означает? Не вошёл ли в тебя бес или ты сам чёрт?

– Простите, ваша светлость, – ответил толстяк. – По приказанию моего хозяина, мельника, производил я ветер, но чтобы не сдуло все семь мельниц, затянулся в одну ноздрю.

«Превосходно! Когда вернусь домой, – сказал я себе, – и начну рассказывать о своих чудесных похождениях на море и на суше, так что дух будет захватывать, этот человек, у которого лёгкие не хуже кузнечного меха, очень пригодится».