Приключения барона Мюнхгаузена

При мне был великолепный телескоп, который я купил в Лондоне у Оллонда. Рассматривая вражеские позиции, я вдруг увидел, что неприятель направил на то место, где мы стояли, тридцатишестифутовое орудие. Я сказал об этом генералу Эллиоту. Генерал, в свою очередь, посмотрел в телескоп и увидел то же, что и я. Тогда я попросил разрешения взять с ближайшей батареи сорокавосьмифунтовое орудие и навёл его (могу сказать, не хвастаясь, что в артиллерийских познаниях у меня нет соперников) на то место, где стояла неприятельская пушка. И в тот момент, когда испанский канонир подносил зажжённый фитиль, я скомандовал нашим: «Пли!» В один и тот же момент раздалось два выстрела, и на полпути снаряды столкнулись. То, что произошло дальше, изумило всех. Неприятельское тридцатишестифунтовое ядро было отброшено нашим сорокавосьмифунтовым со страшной силой назад в Африку, оторвало голову канониру и шестнадцати артиллеристам, разбило в щепки мачты трёх кораблей, стоявших один за другим, пролетело ещё двести английских миль и, наконец, в какой-то деревушке ударило в крышу бедненькой избёнки, выбив старушке, спавшей на спине и сладко похрапывавшей, последние два зуба и застряв в горле. Вскоре после того вернувшийся домой муж старушки, как ни старался, вытащить застрявшее ядро не смог. Тогда он протолкнул ядро в желудок, где оно оставалось на протяжении ряда лет, причиняя бедной женщине тяжелейшие расстройства желудка.

Наш снаряд, оттолкнув неприятельский, полетел дальше, сбил с лафета пушку, из которой выстрелили по нас, и с такой силой отбросил её на киль испанского корабля, что пробило дно. Корабль дал течь и через несколько минут пошёл ко дну с тысячным экипажем и большим количеством солдат.

Без сомнения, это был необычайный подвиг. Но я далёк от мысли приписывать его только себе. Конечно, честь выдумки принадлежала только мне, но немало помог и счастливый случай. Впоследствии выяснилось, что в наше сорокавосьмифунтовое орудие положили по нечаянности двойной заряд пороха, чему и надо приписать силу удара нашего ядра, которое так удачно отразило неприятельское.

За оказанную услугу генерал Эллиот предложил мне поступить строевым офицером в его гарнизон, но я отклонил это предложение и удовольствовался тем, что генерал в присутствии всех офицеров в тот же вечер за обедом поблагодарил меня в самых лестных выражениях.

Питая безграничную симпатию к англичанам как к самому храброму в мире народу, я решил не покидать крепости до тех пор, пока не окажу им ещё какую-либо услугу. Недели через три представился подходящий случай снова быть полезным англичанам.

Я надел форму испанского солдата и в глубокую полночь вышел из крепости, и, никем не замеченный, пробрался мимо неприятельских часовых.

Очутившись в испанском лагере, я подкрался к палатке, в которой проходил военный совет относительно штурма крепости на следующий день, и расслышал до мельчайших подробностей всё, что обсуждал граф Д’Артуа со своим штабом. Когда совет окончился, граф и офицеры пошли спать, а вскоре и весь лагерь, не исключая часовых, погрузился в глубокий сон.

Убедившись, что все спят, я тотчас принялся за работу. Всего орудий в неприятельском лагере было более трёхсот: и сорокавосьми-, и двадцатичетырёхфунтовых. Каждое я поспешно снимал с лафета и бросал в море на три мили от берега.

Я трудился один, и, должен сказать, это была самая трудная работа в моей жизни. Побросав пушки в море, я стащил в одну кучу на середину лагеря лафеты и тележки с зарядными ящиками, стараясь производить как можно меньше шума, чтобы не разбудить неприятеля. Каждый раз я притаскивал по паре лафетов или тележек под мышкой.

Выросла большая гора, не ниже скалы, на которой стоит Гибралтар.

Затем я отломал от сорокавосьмифунтового орудия кусок стали и ударил им по кремню, торчавшему на двадцать футов над землёй в стене, уцелевшей от старинной постройки времён арабского владычества. От удара произошла большая искра и зажгла всю груду. Да, чуть не забыл: в общую кучу я перетащил также все повозки с провиантом.

Всё, что могло скорее загореться, я предусмотрительно положил под низ, и вот, когда искра коснулась кучи, в одну минуту запылал огонь.

Чтобы отвлечь от себя подозрения, я первый поднял тревогу. Легко себе представить ужас и смятение, которые охватили весь лагерь. Когда прошла паника, все решили, что часовые были подкуплены неприятелем и пропустили семь или восемь английских полков, которые и уничтожили всю артиллерию.

Господин Дринкуотер в своей истории знаменитой осады Гибралтара говорит о больших потерях, понесённых испанцами от столь неожиданно произошедшего в их лагере пожара. Правды же он знать не мог, так как никому, даже генералу Эллиоту, я не рассказал о своём подвиге (хотя Гибралтар был спасён только благодаря этому пожару).

Граф Д’Артуа со всеми приближёнными в панике покинул лагерь. В страхе они бежали без отдыха четырнадцать дней и четырнадцать ночей вплоть до самого Парижа. Их ужас был так велик, что они три месяца не могли ничего есть и питались одним воздухом.