Приключения бригадира Этьена Жерара

— Одно чудное произведение искусства мне, во всяком случае, удалось спасти, — сказал я и, склонившись, поцеловал ее руку.

Вот, друзья мои, каким образом я потерял ухо. Лоренцо так и не сносил головы. Через два дня после только-что рассказанного приключения его нашли зарезанным на площади Святого Марка. Негодяй Маттео и судьи были убиты нашими солдатами. Прекрасная Лючия после ухода французской армии поступила в монастырь, находящийся в Мурано.

Может быть, она забыла о старом солдате, который ее некогда любил, но Этьен Жерар и теперь готов склонить перед этой женщиной свою седую голову и пожертвовать для нее другим своим ухом, если это ей для чего-нибудь понадобится.

IV. ЖЕРАР ЗАВОЕВЫВАЕТ САРАГОССУ

Я, кажется, никогда не рассказывал вам, друзья мои, о моем вступлении в Конфланский гусарский полк. Это случилось в то время, когда мы осаждали Сарагоссу[4]. Я при этом играл большую роль и совершил великий подвиг. Сарагосса была взята, собственно говоря, мною. Я расскажу вам эту интересную историю во всех подробностях. Этого события почти никто не знает. Я рассказывал про взятие Сарагоссы только двум-трем мужчинам и тридцати-сорока женщинам, не более, так что вы узнаете все это одними из первых.

Нужно вам сказать, что, состоя в чинах лейтенанта и младшего капитана, я служил в Шамберанском гусарском полку. В то время мне было всего двадцать пять лет. Я был самым беспокойным и отчаянным человеком во всей великой армии.

Случилось как-то раз, что в Германии военные действия были приостановлены. В Испании же война продолжала свирепствовать. Император, желая усилить испанскую армию, пожаловал мне чин старшего капитана и направил меня в Конфланский гусарский полк, который был прикомандирован к пятому армейскому корпусу, состоявшему под начальством маршала Ланна. Мой новый полк вместе с корпусом Ланна осаждал в это время Сарагоссу.

Вы, конечно, знакомы по книгам, с этой знаменитой осадой Сарагоссы? Ни одному генералу в мире не предстояло разрешения такой трудной задачи, как маршалу Ланну.

В этом огромном городе сидела целая орда испанцев, почему-то страшно ненавидевших нас, французов. Все они до единого решили погибнуть, но ни в каком случае не сдаваться.

В городе сидело восемьдесят тысяч испанцев, а нас, осаждавших, было всего-навсего тридцать тысяч, но у нас зато была сильная артиллерия и прекраснейшие инженеры.

Осада эта была прямо необыкновенной. При обыкновенной осаде крепость сдается после того, как взяты все редуты, а здесь, наоборот, мы взяли все редуты и лишь после этого началась настоящая осада. Каждый дом был крепостью, каждая улица стала полем битвы. Нам приходилось проникать внутрь города медленно, шаг за шагом, превращая в пепел половину города. Но другая половина уцелела, а защитники были по прежнему непримиримы и готовились защищаться до последней возможности, тем более, что уцелевшая половина Сарагоссы состояла из огромных монастырей и замков, обнесенных толстыми и высокими стенами. Каждый из этих монастырей представлял своего рода Бастилию. Взять эти твердыни было очень трудно.

Таково было положение дел, когда я прибыл в армию.

Должен признать, что при осадах кавалерия приносит мало пользы. Теперь я это говорю откровенно, но было время, когда я вызывал на дуэль людей, отваживавшихся на такие отзывы о кавалерии.

Лагерь конфланских гусаров находился в южной части города. На обязанности нашей лежало нести караулы и наблюдать за тем, чтобы испанцы не сделали с этой стороны вылазки.

Начальник нашего полка был неважный солдат, и Конфланский полк был тогда в несравненно худшем состоянии, чем то, которого он достиг впоследствии под моим начальством. Уже в первый вечер моего пребывания я заметил несколько вещей, которые меня глубоко шокировали. В военном деле я всегда был очень требователен и не мог без боли в сердце видеть дурно устроенный лагерь, плохо вычищенную лошадь или неопрятного солдата.

Вечером я ужинал в обществе двадцати шести моих новых товарищей офицеров и неосторожно намекнул, что порядок в Конфланском полку далеко не тот, к которому я привык в Германии. После моих слов водворилось всеобщее молчание, и я понял, что поступил нетактично.

Особенно взбесился моим заявлением полковник и старший майор, по фамилии Оливье. Он вытаращил глаза, точно собирался меня с'есть, при чем вызывающе крутил свои огромные черные усы. Я, впрочем, на него не обиделся за это.

Ужин окончился. Полковник и многие офицеры ушли. Нас осталось человек двенадцать, а может быть, и более. Мы стали пить испанское вино в мехе из козлиной кожи, и все развеселились. Оливье иронически стал меня расспрашивать о моей военной деятельности.

Приехав в Конфланский полк, я очутился в необычном положении. Меня не только третировали, как мало известного человека, но ко мне относились даже явно враждебно. Было вполне естественно, друзья мои, что я хотел познакомить товарищей офицеров с собой и указать им, с кем они имеют дело. Я стал рассказывать о своих приключениях и подвигах, в то же время думая: