Под конец второго дня не выдержали. Подождали, пока мама в будке задремала, и пошли на разведку. Нас давно манили вторые ворота: не те, что выходят на улицу, а те, что в конце двора, возле хлева. За этими другими воротами был лужок. Возле него слева тянулся огород с деревьями-яблонями, тот самый, что у забора, а справа — просто огород.
Мы без труда отыскали в заборе возле вторых ворот удобную дыру. Земля возле этот дырки-лаза вся в следах-крестиках — это ходили куры. Много было и маленьких следов, должно быть, цыплячьих. Я подумал, что и куры и цыплята только ходят, а летать не умеют. Один петух умел, но его уже нет.
Как хорошо на лугу за воротами! Трава тут такая же мягкая, как у речки. И цветов пахучих много. Из огорода на траву выползают длинные колючие плети каких-то растений. Из них торчат кверху на таких же колючих стебельках-трубочках круглые листья. Есть среди них такие большие, что под ними можно спрятаться от дождя. Мама потом говорила, что это — листья тыквы. Кое-где на стеблях распустились огромные, морда влезет, цветы. В некоторых цветах ползали, жужжали большие мухи. Мама потом нам сказала, что это пчёлы и они очень больно кусаются. А мы ещё не знали этого, мы смотрели, как они ползают в цветах, собирают на себя пыльцу. Мы понюхали один большой цветок, другой — и наши мордочки тоже запачкались пыльцой. Один цветок Боб зажал лапой, закрыл там пчёлку, как в мешочке. Приложил ухо, слушает «музыку», довольно улыбается. А пчела позвенела, пожужжала, наконец выкарабкалась оттуда и взвилась вверх. Потом вернулась, покружила возле наших носов, повисела в воздухе неподвижно. 3-з-з-зиу! — полетела неведомо куда. Пожалела нас, малышей, не укусила. А может быть, подумала, что мы тоже цветы. На нас было пыльцы, пыльцы…
Где-то в огороде громко пищал, плакал цыплёнок. Верно, потерял маму, заблудился. А курица ходила не в огороде, а по лугу, возле неё попискивали не видимые в траве цыплята. «Кох-кох!» — звала курица-мама цыплёнка из огородной чащи.
— Давай поймаем цыплёнка и съедим? — предложил Боб. Глаза у него горели хищным огнём.
— Ты что — одурел? — сказал я. Но тут же вспомнил вкус петушиной косточки, а у меня даже в животе засосало.— Как это есть живого? Ему ведь больно будет! Лучше найдём его, отведём к маме.
— Ух, а меня так и тянет погоняться за кем-нибудь, схватить!
— У тебя лоб не болит уже? Забыл, как курица долбанула?
— Не болит! — крикнул Боб и полез в огородную заросль.— Ты стереги с этой стороны, выскочит — хватай! А я пойду гнать! — кричал он мне, забираясь в самые дебри.
Я сел и стал поглядывать то на огород, то на курицу с цыплятами. Курица приближалась ко мне, квохтанье её слышалось всё громче. Она часто задирала голову, склоняла её то на одну, то на другую сторону — не могла решить, с какой стороны долетает до неё писк цыплёнка. А может быть, она поглядывала на небо? Потому что там летала кругами большая птица и как будто вглядывалась в землю.
Вдруг курица пронзительно крикнула: «Кэ-эх!!» Цыплята рассыпались кто куда. И тут надо мной потемнело — шум, свист. Сверху падала, растопырив когти, эта большая серая птица. Курица захлопала крыльями и устремилась навстречу разбойнику. Здесь на лужайке они и схватились. Курица била его клювом и крыльями, хищник отбивался, драл курицу когтями. Перья летели во все стороны. Взъерошенный ком из двух птиц трепыхался над землёй, и вдруг та, что нападала, оторвалась от курицы, стремительно поднялась вверх и исчезла за деревьями. Курица упала на землю. Сердитая, растрёпанная, встопорщенная, она ходила взад-вперёд по траве, кружилась на месте, сзывала цыплят: «Кох! Кох!» А те несмело отзывались, вылезая из травы, из огорода — кто куда успел спрятаться.
Я сидел, словно приклеенный. У меня в глазах всё ещё мелькали две птицы. Шёл бой курицы с хищником. Вот тебе и домашняя птица! Курица, оказывается, и летать умеет… Как она защищала своих детей!
— Боб, вернись! — позвал я. Я боялся, что если курица нападёт на него, обороняя цыплят, то изорвёт его в клочья.
Боб не отзывался. Не слышно было и цыплёнка, заблудившегося в огороде. Может быть, он уже присоединился к своим братцам и сестрицам. Курица, квохча, повела цыплят во двор.
И тут послышался испуганный голос Боба: «Ау-у-у! Ау-у-у!»
Сам заблудился, не знал, в какую сторону идти!
— Гав! Гав! — откликнулся я и полез в гущу огорода на выручку.
«МОЛОДЦЫ!» — СКАЗАЛА МАМА
— Ау-у-у! Где ты? — кричал Боб.
Я продирался сквозь дремучие заросли на его голос. Листы и стебли растений были то колючие, то ломкие и холодные. Как сыро в огороде, как сумрачно!
— Ты где? — спрашивал я. Боб откликался:
— Я тут. А ты где?
Его голос слышался то справа, то слева.
На тропочку между двумя рядами растений мы выскочили в одно время. Я присел от страха — это что за зверь? Присел и Боб, увидев меня. Одно ухо у Боба завернулось, к грязному носу пристал какой-то лист.
— Это ты? — голос у Боба задрожал.
— А ты — это ты? — спросил я.
— С какой стороны двор? — спросил Боб.
— Надо идти сюда,— показал я налево.
— Нет сюда! — показал Боб направо.