Так как ситуация была сомнительной, то, избавляя Дэвида от наказания, он обвинил бы лейтенанта. После этого никто не посмел сказать ни слова, сержант прочел вслух приказ, экзекуция началась. Матросы, привыкшие к этому наказанию, вытерпели его более или менее мужественно. Боб был предпоследним; когда очередь дошла до него, он разинул рот, как будто что-то хотел сказать, но, подумав немного, решил сделать это позже. После двадцатого удара Боб встал. Видно было, что он хочет говорить, и все замолчали.
– Вот о чем я хотел просить, ваше благородие, – сказал Боб, обращаясь к Стенбау, – раз уж я здесь, прикажите вместо Дэвида высечь еще раз меня.
– Что ты, Боб? – вскрикнул цирюльник.
– Не твоя очередь, молчи, – ответил Боб с досадой. – Я буду говорить. Не наше матросское дело, ваше благородие, судить, виноват он или нет, только я говорю, что если ему зададут двадцать ударов – таких, какие ввалили мне, – то он ноги протянет, и жена его останется вдовой, а дети сиротами.
Боб сошел, не говоря больше ни слова, и Дэвид занял его место. Плеть поднялась и упала, и девять ремней отпечатались синяками на плечах несчастного; раздался второй удар, и девять других полос скрестились с первыми, при третьем ударе кровь выступила каплями, при четвертом…
– Довольно! – сказал капитан.
Мы вздохнули, потому что у всех дыхание было стеснено. Дэвиду развязали руки, хоть он ни разу не вскрикнул, однако был бледен, как умирающий, и, обращаясь к капитану, сказал:
– Дай вам бог здоровья, капитан, я не забуду ни о милости, ни о мщении.
– Не забывай только своих обязанностей, – сказал капитан.
– Я не матрос, – произнес Дэвид глухим голосом, – я муж и отец, Бог простит меня, что я не исполняю теперь обязанностей мужа и отца, – это не моя вина.
– Отведите наказанных в трюм и скажите доктору, чтобы он осмотрел их.
Боб подал руку Дэвиду.
– Спасибо, любезный друг, я и сам сойду, – сказал тот.
Глава X
Часа через два после этого я сошел в кубрик. Дэвид сидел на своей койке. У него была горячка. Я подошел к нему:
– Ну что, брат Дэвид, каково тебе?
– Хорошо! – сказал он отрывисто, не оборачиваясь.
– Ты не знаешь, с кем говоришь. Я Девис.
Дэвид обернулся.
– Мистер Девис, – сказал он, поднимаясь на одной руке и устремив на меня глаза, которые блестели от лихорадки, – мистер Девис, если вы точно мистер Девис, – вы мой благодетель. Боб сказывал, что вы просили капитана выпустить меня из тюрьмы. Без вас я бы вышел оттуда не раньше других, и мне не привелось бы в последний раз взглянуть на Англию… Воздай вам Бог за это!
– Полно отчаиваться, брат Дэвид, ты еще увидишь Англию и по-прежнему заживешь с женой и детьми. Капитан наш – человек прекрасный, он обещал, что отпустит тебя, как только мы вернемся.
– Да, прекрасный человек! – сказал Дэвид с досадой. – А позволил этому злодею лейтенанту бить меня, как собаку… А ведь капитан-то знал, что я ни в чем не виноват.
– Он не мог совсем избавить тебя от наказания, любезный друг, на службе старший всегда прав – это первое правило дисциплины.
Видя, что мои слова не успокаивают, а, напротив, только злят его, я подозвал Боба, который сидел на свернутом канате и потягивал водку, выданную для примочек. Я велел ему потолковать с Дэвидом, а сам пошел на палубу.
Там все было спокойно, как будто ничего чрезвычайного не произошло; даже воспоминание о сцене, которую я описал, изгладилось у всех из памяти, как след корабля в ста футах за кормой. Погода была прекрасная, ветер свежий, и мы делали по восемь узлов. Капитан прохаживался по шканцам, видно было, что его что-то тревожит. Я остановился на почтительном расстоянии от него, он раза два или три подходил ко мне и опять возвращался; наконец, он поднял голову и заметил меня.
– Ну, что? – спросил он.
– У него горячка и бред, – ответил я, чтобы в том случае, если Дэвид будет высказывать какие-нибудь угрозы, их приписали болезни.
Мы ходили некоторое время рядом, не глядя друг на друга, потом, помолчав несколько минут, капитан вдруг сказал:
– Как вы думаете, мистер Девис, на какой мы сейчас высоте?
– Я думаю, почти на высоте мыса Монтего, – сказал я.
– Именно так, для новичка это очень много. Завтра мы обогнем мыс Сент-Винсент и, если вот это облачко, похожее на лежащего льва, не подшутит над нами, послезавтра вечером будем в Гибралтаре.
Я посмотрел в ту сторону, куда указывал капитан. Облако, о котором он говорил, представляло собой бледное пятно на небе, но я в то время был еще несведущ и не мог сделать никакого заключения из этого предзнаменования. Меня волновало лишь то, куда мы пойдем, когда исполним данное нам поручение. Я слышал как-то, что наш корабль прикомандирован к эскадре в Леванте, и это меня очень радовало. Я опять завел разговор со Стенбау.
– Позвольте вас спросить, капитан, долго ли вы думаете пробыть в Гибралтаре?
– Я и сам не знаю, любезный друг. Мы будем ждать там приказа от Адмиралтейства, – прибавил он, посматривая на облако, которое, видимо, очень беспокоило его.