Приключения Джона Девиса

Я вернулся к капитану с тоской в душе, которую не мог скрыть. Я хотел сообщить капитану свои опасения насчет Дэвида, но он сказал мне:

– Я сейчас обрадую вас, мистер Девис. Мы идем в Константинополь подкрепить предложения, которые нашему послу, господину Эдеру, поручено сделать Блистательной Порте[24]. Вы увидите землю «Тысячи и одной ночи», Восток, увидите его, быть может, сквозь пороховой дым, но это, конечно, не лишит его поэзии. Объяви`те об этом экипажу и прикажите, чтобы все были готовы к отплытию на рассвете.

Капитан угадал: ничто не могло быть для меня приятнее этой вести, она вытеснила из моей головы все прочие мысли. Я тотчас пошел сообщить лейтенанту приказ капитана. Со времени происшествия с Дэвидом Стенбау почти никогда не обращался к нему напрямую и обычно сообщал свою волю через меня. Борк не мог не заметить этого и еще больше невзлюбил меня. Как и всегда, я говорил с ним почтительно, он же отвечал холодно и с принужденной учтивостью.

Вечером мы начали готовиться к выходу в море, и, поскольку ветер был благоприятный, ночью подняли паруса и на другой день часа в четыре пополудни уже потеряли землю из виду. Первая вечерняя вахта, в которой состоял и я, сменилась, и я начал уже раздеваться, как вдруг на корме послышался шум и раздался крик: «Режут!» Я бросился на палубу, и меня поразило ужасное, неожиданное зрелище. Четыре матроса держали Дэвида, в руках у которого был окровавленный нож, а первый лейтенант, сбросив мундир, показывал широкую рану на правой руке. Как ни удивительно было это происшествие, но было ясно, что Дэвид хотел убить Борка. К счастью, матрос, стоявший поблизости, увидел, как блеснуло лезвие, закричал, и лейтенант отразил удар рукой; нож, направленный ему прямо в грудь, попал в плечо. Дэвид замахнулся было снова, но Борк перехватил его руку, между тем подоспели матросы и связали убийцу. Стенбау выбежал на палубу почти в одно время со мной и все это видел. Невозможно описать горе, которое отразилось при виде этого зрелища на лице почтенного капитана. В душе он всегда был больше расположен к Дэвиду, чем к Борку, но подобный поступок ничем не оправдаешь – это настоящее преднамеренное убийство. Капитан приказал заковать преступника в кандалы и посадить в трюм, потом назначил на третий день собрание военного суда.

Ночью накануне собрания капитан прислал за мной и спросил, не известны ли мне какие-нибудь подробности дела. Я знал не больше капитана и потому не мог сообщить ему никаких сведений. Я предлагал сходить в трюм, чтобы выспросить что-нибудь у самого Дэвида, но это было против военных законов: преступник до начала суда не должен ни с кем общаться.

На другой день после чистки оружия, то есть часов в десять, военный суд собрался в кают-компании. Там стоял большой стол, покрытый зеленым сукном, и в центре лежала большая Библия. Судьи расселись за столом напротив дверей: капитан Стенбау, два вторых лейтенанта, подшкипер и Джеймс, как старший из мичманов. По обеим сторонам от них стояли сержант и офицер, которому поручено было поддерживать обвинение; оба с непокрытыми головами, а первый еще и с обнаженной шпагой в руке. Как только судьи сели, двери раскрыли и впустили матросов, которые встали в отведенном для них месте; что касается первого лейтенанта, то он оставался в своей каюте.

Привели преступника: он был бледен, но совершенно спокоен, все мы вздрогнули при виде этого человека, которого насильственно лишили жизни безвестной, но спокойной и счастливой. Закон, конечно, был справедлив, но между тем этот человек был некоторым образом вовлечен в преступление нами самими, и, несмотря на все наше сочувствие, мы могли только столкнуть его в бездну, на край которой он ступил. Несколько минут тянулось молчание. Наконец, раздался голос капитана.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Дэвид Монсон, – ответил преступник голосом более твердым, чем голос судьи.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать девять лет и три месяца.

– Откуда ты родом?

– Из деревни Сальтас.

– Дэвид Монсон, тебя обвиняют в том, что ты в ночь с четвертого на пятое декабря пытался убить лейтенанта Борка.

– Это правда.

– Какие причины побудили тебя совершить это преступление?

– Некоторые из этих причин вам известны, капитан, и я не стану говорить о них. А вот и другие.

С этими словами Дэвид вынул из-за пазухи бумагу и положил ее на стол. Это было письмо, которое я вручил ему дня три назад в Гибралтаре.

Капитан взял его и, читая, был заметно тронут, потом передал письмо своему соседу; таким образом, оно прошло через руки всех судей, и последний из них, прочитав, положил его на стол.

– Что же в этом письме? – спросил офицер-обвинитель.