«Приключения, фантастика» 1994 № 05

Я успел добежать до полосы прибоя, когда услышал за спиной грохот рухнувшего небоскреба. Ноги мои вязли в воде, каждый шаг давался с трудом, а грохот все приближался и приближался. Вот я забрался в океан по колени, вот по пояс, вот нырнул. Вынырнув, успел сделать пару гребков — и грохот догнал меня и закрутил, как в центрифуге. Последним, что я запомнил, были горький вкус океанской воды и два темно–зеленых круга с красными ободками, вспыхнувшие у меня в мозгу…

3

— Фред, милый!

Голос Иолии. Значит, жив.

— Любимый мой, скажи что‑нибудь!

Какие слова! Раньше на вопрос любишь меня? она отвечала все, что угодно, кроме люблю. Видимо, мужу не положено слышать правду. Если это правда…

— Фред, ну, скажи что‑нибудь!

— Зачем?

Вдруг наступила такая тишина, что я подумал, будто голос жены — слуховая галлюцинация, и открыл глаза.

Иолия сидела рядом с кроватью, на которой покоилось мое забинтованное тело, и использовала свои огромные зеленые глазищи как поливальные установки. Поливала щеки. Слева от Иолии и чуть дальше от забинтованного тела стоял Вим Снарп с удивительно трезвым выражением лица. Держу пари на пустую бутылку, что последний стакан он принял не менее двух часов назад. Справа и еще дальше от кровати громоздился Родроб. Ну, у этого и в спокойном состоянии видок мрачноватый, а сейчас и вовсе траурный. Можно подумать, что любуется собственным телом, лежащим в гробу.

— Как дела, Родроб?

В ответ послышалось маловразумительное мычание.

— Что‑то случилось?

Допрос был настолько неожиданным, что Иолия и Вим позабыли о сочувствии мне и переключились на Родроба.

— Наяда пропала, — печально сообщил Снарп. — Цунами подняло уровень воды в озере до бассейна, наяда перебралась в озеро, а оттуда — в океан.

— Поздравляю с избавлением, Родроб, — вполне серьезно заявил я, но заметив выражение лица жены, поспешно добавил: — Не беспокойся, найдем ее. Вот немного подлечусь…

— Что значит — немного?! — возмущенно перебила Иолия. — Будешь лечиться, пока не выздоровеешь полностью!

— Слушаюсь, мой командир! — гаркнул я и попытался лечь по стойке смирно. — О–уу!.. — взвыл я от боли, пронзившей тело, точно от ног к голове прокатились внутри него все морские ежи, какие только есть на океанском дне.

— Вот видишь?! Я же говорила! — торжествующе заявила Иолия.

Я так и не понял, какое именно говорила она имеет в виду, но спорить бесполезно, потому что истина рождается в споре с умным, в споре с дураком рождаются неприятности, а в споре с женщиной — неприятности истины.

— Вы, — Иолия посмотрела на Вима и Родроба, — можете идти. Отвлекаете его от лечения.

Те выполнили ее распоряжение с такой покорностью, будто Иолия была их женой и очень давно. В комнате еще был Тук. Я ожидал, что и его выставят за дверь, ведь он сумеет отвлечь меня лучше, чем люди, за четыре года на Семиярусной карусели научился это делать. Нет, на Тука врачебные указания не распространились. Я даже заметил, что за дни моего беспамятства фаготекс умудрился сменить в Иолии неприязнь к нему на вполне дружеское отношение. Примерно так женщины относятся к оружию: лучше бы его выкинуть в мусор, но оно помогает мужчине, значит, надо осторожно взять его двумя пальцами и отнести в сухое про-. хладное место.

— Кстати, давно я здесь валяюсь?

— Четвертые сутки.

— Здорово… А как вы меня нашли?

— Флайер повредило цунами, сработала аварийная система, подала сигналы бедствия: мы нашли флайер под водой, метрах в трехстах от берега. А тебя — на берегу, ты лежал на спине фаготекса. Он закрыл тебя собой?

— Это бы не помогло. Меня утащило в океан, потерял сознание, вроде бы утонул.

— Значит он нашел тебя и притащил на берег? — Иолия посмотрела на фаготекса, как на бегемота, после долгих уговоров вставшего на задние лапы. — Умничка!

— Да, он спас меня, — подтвердил я, хотя это была половина правды, но остальное казалось слишком нереальный фантазией, родившейся в потерявшем сознание мозге. Я закрыл глаза и попытался поотчетливей вспомнить эту фантазию.

— Устал? Ну, отдыхай, я ухожу. — Она поцеловала меня в кончик носа, и я решил, что обязательно куплю ей собаку, чтобы было на кого тратить излишки эмоций. — Спи, Фред.

— Не называй меня Фредом, — попросил я, открыв глаза. — Это имя красиво звучит в устах судьи, но не в твоих.

— Оно не настоящее?

— Кажется, нет. Я уже перепутал, какие имена у меня настоящие, а какие — временные.

— Но хоть помнишь, как назвали родители?

— Нет, — соврал я.