Пока я выполнял его приказ, он достал–из шкафчика еще один флакон — с черной жидкостью, смешал ее с голубой и обмакнув в смесь кисточку, обрызгал остатки моей одежды. Махнул рукой, словно бросил что‑то поверх костюма, и он занялся сине–багровым бездымным пламенем. Через минуту на дне ванны лежала маленькая кучка сухого серебристого пепла. Борис включил душ и смыл пепел в водосток.
— Ну что? спросил он, поворачиваясь ко мне. — Хватит. Теперь тебя можно пустить в дом.
Мы прошли в комнату и сели за стол. На нем было все, что мог пожелать человек, и я в том числе. Но сейчас для меня все это было лишь утонченной пыткой.
— Погоди делать выводы! Ты, как всегда, торопишься!
Борис отошел к резному черного дерева столику на высоких гнутых ножках, с которых ухмылялись жуткие рожи божков, и взял стоявшую на нем большую хрустальную чашу, наполненную темной жидкостью.
— Пей! — Он подал ее мне.
Я взял чашу в руки, но не решался поднести ко рту. Как пить?! Все прольется сквозь дыру в моей нижней челюсти, стечет по костям на кресло.
— Пей! — приказал Борис тоном, не терпящим возражений. И я выпил.
Когда я сделал последний глоток, меня уже больше не заботило состояние его мебели. Что‑то странное, пугающее происходило со мной. Меня распирало изнутри, корчило, волны пламенного жара накатывались одна за другой.
Я вцепился в подлокотники кресла и застонал.
— Что ты со мной… начал я и замолчал, поняв ВДРУГ, что говорю не мысленным голосом, а самым настоящим, произнося слова собственными губами. Одновременно я ощутил под пальцами прохладную бархатистую ткань, а под спиной — удобный изгиб мягкого кресла.
Я медленно поднял руку и поднес ее к лицу — она не была больше рукой скелета, она была рукой человека!
Я вскочил, чуть не опрокинув журнальный столик и бросился вон из комнаты. Встав перед зеркалом, я долго смотрел на свое худощавое мускулистое тело, разглядывал лицо с голубыми глазами, с длинными — до плеч каштановыми волосами, с полными губами.
Я снова был человеком
Я снова был человеком!
Я снова был человеком!
Не выдержав потрясения, я упал на колени и, спрятав лицо в ладонях, зарыдал.
Борис деликатно держался в стороне, давая мне время прийти в себя. Потом его теплая ладонь — о как чудесно было ощущать легла мне на плечо.
— Пойдем, прежде чем сесть за стол, надо залечить рану.
Мы вышли из комнаты и вошли в следующую дверь. За ней оказались две смежные комнаты. В дальней, освещенной маленькими свечами, источающими странный, настолько странный, что трудно было сказать, приятный или отвратительный, запах, Борис уложил меня на узкое, как операционный стол, ложе.
— Закрой глаза.
Я повиновался. Он откинул с моего лба волосы и смочил кожу какой‑то жидкостью. Потом прижал что‑то к виску, я ощутил слабую боль.
— Повернись на правый бок.
Ту же процедуру он провел с моим затылком. Борис еще не закончил, когда меня осенило — он заделывал дырки в моем черепе!
Все было на самом деле! Никакого наважденья! Я был убит, я был гниющим трупом, скелетом. Был оживлен и теперь мне ремонтировали пробитый пулей череп!
Воскресший из Мертвых? Восставший мертвец? Зомби?.. Кто я?!..
Борис чувствовал охватившие меня панику, растерянность, страх, словно любящая женщина. Он сказал мягким, но твердым голосом:
— Тебе надо выпить и поесть. Все встанет на свои места. Поверь мне… Пойдем.
Я поднялся с ложа. Ощущать свое тело — это прекрасно. Оно пробуждает желания и рождает мысли. У мертвеца нет живого тела, поэтому у него нет ни желаний, ни мыслей, может быть только глухая тоска по ним.
Как я теперь понимал своего приятеля… как его?.. Ну да ладно. Который сломав ногу, четыре месяца пролежал в гипсе. Какое наслаждение, говорил он, полежать в ванне, посидеть в туалете.
Сначала желания, решил я, и выкинул из головы все мысли. Кроме одной: кто я такой? Но и ее, как непослушного пса, я посадил на цепь и загнал в конуру. До поры до времени.
Теперь, обросший плотью, я по достоинству оценил ужин, который приготовил для меня Борис. Все было мне по вкусу. И черная икра, и севрюга горячего копчения, и карбонад, и салями, и маринованные огурчики, и изысканные салаты, и коньяк, и апельсиновый сок, и… многое другое, для описания чего мне потребовалось бы как минимум пять страниц.
— Накладывай, — Борис откупорил бутылку и налил мне большую стограммовую рюмку черненного серебра.
Себе поменьше.
— Будь здоров, — сказал я и, не дожидаясь ответа, опрокинул рюмку в рот.
— И ты тоже, — ответил Борис.
— Угу, — кивнул я, хрустя солеными груздями. Вслед за ними я стал запихивать в рот все подряд и останавливался только затем, чтобы дать пище провалиться в желудок и освободить место для новой. Я выпил еще два раза по сто грамм, блаженное тепло разлилось внутри.
Борис был терпелив, как престарелый дамский угодник, соблазняющий молоденькую девушку. Поймав мой затуманенный взгляд, он сказал:
— Поговорим?
— Давай! — отозвался я таким тоном, будто мне все, абсолютно все, было безразлично.