Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

— Ей-богу! кричалъ онъ, дёргая себя за волосы и усы и съ разными свирпыми восклицаніями по своему обыкновенію:- мн такъ тошно отъ торжественности этой аффектаціи, что такъ и забираетъ охота опрокинуть миску на голову старика бишопа, а судь барону Бёмпшеру дать оплеуху лопаткой баранины. У моей тётки точно такая же аффектація, только можетъ быть поискусне; но, о Пенденнисъ! если бы вы могли знать, какая тоска терзаетъ мое сердце, сэръ, какъ коршунъ грызётъ, эту проклятую печонку, когда я вижу, что женщины — женщины, которымъ слдовало бы оставаться чистосердечными, которымъ слдовало бы походить на ангеловъ — женщины, которымъ слдовало бы ни знать другого искусства, кром умнья услаждать наши горести и утшать насъ въ печаляхъ — ползаютъ, раболпствуютъ, хитрятъ; холодны къ этому, унижаются передъ тмъ, льстятъ богатому и равнодушны въ тому, кто занимаетъ невысокое мсто въ свт. Говорю вамъ, что я видлъ всё это, мистриссь Пенденнисъ! Я не стану называть имёнъ, но я встрчалъ такихъ женщинъ, которыя заставили меня состарться преждевременно — сдлаться столтнимъ старикомъ! Сокъ жизни изсякъ во мн (тутъ мистеръ Филь опорожнилъ полный стаканъ изъ ближайшаго графина). Но если я люблю то, что вашему мужу угодно называть низкимъ обществомъ, это потому, что я видлъ другое общество. Шатался я на знатныхъ вечеринкахъ, танцовалъ на аристократическихъ балахъ. Видалъ я матерей, которыя сами подводятъ дочерей къ дряхлымъ развратникамъ и готовы пожертвовать ихъ невинностью для богатства и титула. Атмосфера этихъ вжливыхъ гостиныхъ душитъ меня. Я не могу преклонять колнъ передъ отвратительнымъ маммоной. Я хожу въ толп такъ одиноко, какъ въ пустын; и тогда только вздохну свободно, пока табакъ не прочиститъ воздухъ около меня. Мужъ же вашъ (онъ разумлъ писателя этихъ мемуаровъ) не можетъ преодолть себя; онъ свтскій человкъ; онъ отъ земли, земной. Если какой-нибудь герцогъ пригласитъ его обдать завтра, паразитъ признается, что онъ пойдётъ. Предоставьте мн, друзья мои, мою свободу, моихъ грубыхъ товарищей въ ихъ будничныхъ платьяхъ. Я не слышу такой лжи и такой лести отъ тхъ, кто куритъ трубки, какія вырывались у людей въ блыхъ галстухахъ, когда я бывалъ въ свт.

И онъ срывалъ съ себя галстухъ, какъ-будто одна мысль о свтскихъ приличіяхъ душила его.