Приключения Кавалера и Клея

Роза достала из встроенного шкафа в коридоре чистое белье и принесла его к кушетке, на которую через несколько часов Джо Кавалеру предстояло уложить свое столь памятное Розе, невообразимое тело. Входя из коридора в гостиную. Роза прошла мимо чего-то вроде звездчатой атомной тильды с зеркалом в качестве ядра и узрела там свою прическу. Тогда она резко развернулась, зашла в их общую с Сэмми спальню, положила куда попало ароматную охапку свежего белья и выковыряла у себя из головы конторские принадлежности, всевозможные железки и прочий мусор, при помощи которого она убирала волосы с лица, когда была дома. Затем Роза села на кровать, снова поднялась, подошла к своему платяному шкафу и встала перед ним. Вид ее гардероба одновременно наполнил Розу сомнением и легким весельем, которые она несколько магическим образом распознала как проистекающие от Джо. Роза уже давным-давно потеряла вкус к своим платьям, юбкам и блузкам; предметы одежды превратились просто в заученные фразы вискозы и хлопка, которые она ежедневно модулировала. Теперь же все они, вплоть до юбок, поразили Розу жуткой трезвостью и невзрачностью. Роза сняла с себя трикотажную рубашку и закатанные до колен рабочие брюки. Затем закурила сигарету и в одних панталонах и лифчике прошла на кухню. Кипа высвободившихся волос порхала вокруг ее головы, точно корона из перьев.

На кухне Роза взяла кастрюльку, растопила там полчашки масла, затем досыпала муки и загустила все в пасту. К пасте она принялась мало-помалу добавлять молоко, затем сыпанула туда соль, перец и порошок репчатого лука. Сняв наконец подливку с плиты, Роза поставила туда большую кастрюлю с водой для макарон. Затем прошла в гостиную и поставила пластинку на «хай-фай». Роза понятия не имела, что это за пластинка. Когда музыка заиграла, она ее не услышала, а когда закончилась, не заметила. Тут Роза недоуменно увидела, что кушетка не застелена. Волосы свисали ей на лицо. Затем Роза вспомнила, что когда сигаретный пепел упал в подливку, она размешала его вместе со всем остальным, как будто сушеную петрушку. А вот настоящую сушеную петрушку она как раз добавить забыла. Еще Розе было совершенно невдомек, отчего она бродила по дому в одном лифчике и панталонах.

— Все хорошо, — вслух сказала она себе. — И что с того? — Звук собственного голоса успокоил Розу и немного упорядочил ее мысли. — Он все равно не знает, как тут в пригороде. — И она потушила сигарету в пепельнице, выполненной в форме удивленно изогнутой брови. — Иди оденься.

Роза вернулась в спальню и надела голубое платье до колен, с белым пояском и воротником из пятнистой швейцарки. Разные противоречивые и коварные голоса тут же принялись убеждать ее, заявляя, что в этом платье она выглядит грузной, задастой матроной, что ей следует надеть слаксы. Роза проигнорировала все голоса. Она принялась расчесывать волосы, пока они не стали торчать во все стороны на манер одуванчика, затем смахнула их назад, прихватила на макушке и закрепила там серебряной застежкой. Оцепенелая нерешительность вернулась в ее манеры, как только на поверхность всплыл вопрос о косметике, но Роза быстро остановилась только на губной помаде, двух сливовых полосках, не особенно хорошо наложенных, после чего вышла в гостиную застелить постель. Кастрюля на кухне уже вовсю кипела, и Роза вытрясла туда гремящую коробку макарон. Затем принялась нарезать в чашу для смешивания кусок сыра цвета желтого школьного автобуса. Макароны с сыром. Розе казалось, это блюдо всю жизнь оставалось в самом центре ее замешательства; однако у Томми оно было самым любимым, и Роза испытывала побуждение вознаградить сына за совершенный им подвиг. И еще она почему-то сомневалась, что Джо (неужели он и впрямь еще с сороковых годов окапывался в одной из контор Эмпайр-стейт-билдинг?) проявит особую чувствительность в отношении социо-экономического послания, заключенного в булькающем буро-золотистом квадратике внутри сотейника Корнинга с голубым цветком на боку.

Сунув сотейник в духовку. Роза вернулась в спальню, чтобы надеть чулки и голубые туфельки с белыми застежками, покрытыми той же самой лоснящейся тканью, что и поясок ее платья.