Приключения Оливера Твиста

Он рассказал, что мальчик с самого рождения остался сиротой; его родители были дурные люди, и он с раннего детства стал выказывать дурные наклонности: воровал, лгал, делал дерзости старшим, бунтовал. Словом, Оливер был вообще неблагодарным, негодным мальчишкой и как-то хотел даже убить одного слабого беспомощного мальчика. А кончил он тем, что сбежал от своего хозяина-гробовщика и с тех пор пропал, как в воду канул.

Окончив свой рассказ, Бамбл достал из кармана бумаги, захваченные с собой из приюта, и показал их в подтверждение своих слов.

– К сожалению, все, кажется, так и есть, – с грустью сказал Браунлоу, просмотрев их. – Получите обещанные деньги. Я бы с радостью заплатил вам втрое больше, если бы вы рассказали про мальчика что-нибудь хорошее.

Знай Бамбл это раньше, он наверняка стал бы хвалить Оливера. Но теперь было уже поздно, и он, опустив деньги в карман, ушел.

Браунлоу молча ходил взад и вперед по комнате и был так расстроен, что даже Гримуиг не стал приставать к нему.

Наконец старик перестал метаться и кликнул миссис Бэдуин.

– Наш Оливер обманщик и плут! – сказал он экономке, когда она вошла.

– Не может быть, сэр! – ответила старушка решительно.

– Нечего говорить: «Не может быть», когда нам все рассказали со дня его рождения и даже показали его бумаги! – раздраженно воскликнул Браунлоу. – Оказывается, что он всю свою жизнь был мошенником и надувал людей!

– Никогда не поверю этому, сэр, – покачала головой экономка так же твердо. – Никогда!

– Все старые женщины верят в глупые сказки, – хмыкнул Гримуиг. – Один я сразу смекнул, в чем дело! Вам надо было не спорить со мной, а согласиться с самого начала.

– Это любящий, нежный и благодарный ребенок, сэр, – возразила с сердцем старушка. – Поверьте мне, сэр, я хорошо знаю детей. Я сорок лет имею с ними дело…

– Довольно! – прервал ее Браунлоу, хотя в душе был очень рад, что экономка заступилась за Оливера. – Хватит! Я больше никогда не хочу слышать имени этого мальчика! Слышите, никогда!

Так печально кончился этот день в доме мистера Браунлоу.

Глава XX Тайна старой приютской сиделки

А в это самое время в приходском приюте для бедных, где родился Оливер, произошло одно важное событие.

Дело было к вечеру. Смотрительница приюта, миссис Корни, сидела у себя в комнате и отводила душу за чаем. В комнате было хорошо натоплено, в камине играл веселый огонь, а чай был таким крепким и душистым.

Смотрительница готовилась провести очень приятный вечер. Но едва она успела налить себе вторую чашку чаю, как вдруг кто-то постучал в дверь и на пороге показалась запыхавшаяся старуха.

– Миссис, миссис, – сказала она взволнованным голосом, – идите скорее: старая Тингоми помирает!

– Мне-то что за дело до этого? Я же не могу ее воскресить! – сердито сказала миссис Корни. – С какой стати ты врываешься и беспокоишь меня?

– Конечно, миссис, ей никто уже теперь не поможет, – смутилась пришедшая, – но она говорит, что у нее есть что-то на сердце. Она очень мучается, миссис, и просит вас прийти к ней. Тингоми нужно в чем-то покаяться перед смертью. Она не умрет спокойно, пока не увидит вас!

Раздосадованная смотрительница кинула огорченный взгляд на остывающий чай и, закутавшись в большой платок, пошла за старухой в приют. Всю дорогу она ворчала и бранилась.

Через четверть часа обе женщины вошли в каморку умирающей. Тут было темно, сыро и холодно.

В глубине комнаты стояла печка, в ней потрескивали несколько тонких поленьев. В углу на простой деревянной кровати, на тонком тюфяке лежала старая-престарая старуха. Она была в забытьи, и с первого взгляда трудно было понять, жива она еще или уже умерла. Изможденное тело было очень худым и желтым, как воск, потемневшее лицо было изрезано морщинами, беззубый рот провалился, несколько жидких седых прядей разметались по подушке.

Возле кровати сидела, сгорбившись, старая сиделка и клевала носом. У печки, прислонившись к ней спиной, стоял фельдшер.

– Холодная ночь, миссис Корни, – сказал он смотрительнице, когда она вошла.

– Да, сэр, очень холодная, – ответила смотрительница. – Ну, что больная? Она дремлет, похоже?

Сиделка нагнулась к больной, прислушалась и утвердительно кивнула головой.

– Может быть, она так и умрет, если ее не беспокоить, – заметил фельдшер. – Поставьте свечку на пол, чтобы Тингоми не видела света. Она совсем плоха…

Сиделка сделала так, как велел фельдшер, затем наступило долгое молчание. Миссис Корни нетерпеливым движением закуталась в свой платок и села возле постели ждать, когда больная проснется.

Фельдшеру скоро надоело здесь сидеть, он пожелал смотрительнице доброй ночи и на цыпочках вышел из комнаты.

Тогда обе старухи встали со своих мест, подошли к печке и стали греть руки у огня.

– Что, не говорила ли она еще чего, Анна? – спросила та старуха, что ходила за смотрительницей, у своей товарки.

– Нет, – ответила другая старуха. – Сначала она билась и ломала руки, так что страшно было смотреть, но потом утихла, забылась, да так и лежит до сих пор…