Тут умирающая, издав глухой стон, зашевелилась на кровати, села и, протянув вперед свои исхудалые руки, устремила глаза на смотрительницу, а затем хрипло произнесла:
– Что это? Кто это?
Старухи бросились к ней.
– Тише, тише! – заговорили они наперебой. – Успокойся! Это госпожа смотрительница, ты же сама просила ее позвать. Ляг опять, ляг!
– Лягу, когда умру, – ответила старуха. – Я должна ей сказать… Подойдите поближе! – она схватила смотрительницу за платок и притянула ее к себе. – Сядьте здесь! Мне надо сказать вам кое-что…
Заметив, что старые сиделки собираются подслушивать, Тингоми замахала руками:
– Прочь отсюда! Гоните их прочь! Я буду говорить только с вами!
Старухи не хотели уходить, но миссис Корни выставила их и заперла дверь на ключ.
– Ну, теперь выслушайте меня, – сказала умирающая, собираясь с силами. – В этой самой комнате, у этой самой постели я сидела когда-то возле красивой молодой женщины, которую принесли сюда без чувств. Ноги бедняжки были совсем стерты от ходьбы и усталости… Она родила мальчика и потом умерла. Я приняла ее ребенка, я же обмыла ее тело после смерти… Погодите, дайте мне вспомнить, когда это было… Это было… Нет, я не помню, в котором году это было!..
– Это не имеет значения! – нетерпеливо прервала ее смотрительница. – Что было дальше?
– Что дальше? – прошептала Тингоми. – Что, бишь, было дальше?.. Что я хотела сказать?.. Ах, да! – закричала она, вскакивая на постели. – Я обокрала ее!.. Да, обокрала! Ее ноги еще не успели остыть, а я уже обокрала ее!
– Что же ты у нее украла? – заволновалась миссис Корни. – Да говори же скорее, что ты у нее украла?
– Я украла последнее, что у нее осталось. У нее не было ни платья, чтобы укрыться от холода, ни хлеба, чтобы утолить голод, но эти вещи она берегла на груди до самой смерти. Это было золото, настоящее золото, которое могло бы спасти ей жизнь, если бы она захотела продать его… А я украла его!
– Золото? – повторила смотрительница, наклоняясь к умирающей. – Да говори же, говори! Кто была эта мать? Когда это было?
– Она просила меня приберечь его, – продолжала больная, не слушая ее. – Она доверилась мне, как единственному человеку, который был рядом с ней в смертный час. А я, едва увидев эти золотые вещицы у нее на шее, уже решила украсть их… А ребенок… Может быть, с ним лучше обращались бы здесь, если бы все было известно. Этот мальчик был так похож на свою мать… – продолжала больная, как в бреду. – Бедная, бедная девушка, такая тихая, кроткая и такая прекрасная! Ах, я ее всегда вспоминала, когда видела мальчика!.. Постойте, мне еще много надо рассказать… Я не все еще сказала, не все…
– Говори скорее! – миссис Корни склонилась к умирающей, боясь пропустить хоть слово. – Говори, не то будет поздно!
Умирающая сделала над собой еще одно усилие и продолжала:
– Когда мать почувствовала, что наступил ее смертный час, она принялась молиться. «Господи, – говорила она, обливаясь слезами, – не оставь моего ребенка, пошли ему друзей в этом мире и сохрани его от всякой беды и горя!» А потом попросила меня сберечь для мальчика золотые вещи, которые хранила на груди, и отдать их ему, когда он вырастет.
– А как звали мальчика? – торопила ее смотрительница. – Как его звали?!
– Его назвали Оливером… Оливером Твистом, – ответила старуха слабеющим голосом. – Золото, которое я украла, это были…
– Что? Что это было? – спросила миссис Корни, еще ближе наклоняясь к умирающей старухе.
Но Тингоми только судорожно схватилась руками за одеяло, прошептала что-то невнятное и испустила последний вздох.
Миссис Корни постояла несколько минут молча, потом закрыла глаза покойнице и собралась уже уходить, как вдруг заметила, что в одной руке у старухи зажат какой-то клочок бумаги. Смотрительница проворно выхватила, сунула к себе в карман и отперла дверь.
– Умерла? – спросила одна из старух, бросаясь в комнату, как только дверь отворилась.
– Да, и ничего не сказала! – ответила миссис Корни и удалилась.
Выйдя на улицу и миновав несколько домов, она остановилась, развернула бумажку и при тусклом свете уличного фонаря рассмотрела ее: это была квитанция из ломбарда на две золотые вещицы.
Миссис Корни внимательно прочитала несколько накорябанных на ней строк, потом спрятала листок в карман и отправилась допивать свой чай.
Глава XXI
Воровской замысел
Была бурная, темная холодная ночь. Феджин пробирался по грязным закоулкам к Сайксу. Он хорошо знал дорогу, и ни густой туман, ни темнота не смущали его.
Когда он наконец ухватился за ручку дома, где жил Сайкс, послышался лай собаки, и грубый мужской голос спросил из-за двери:
– Кто это?
– Это я, Билл, – ответил Феджин.
– Так заходи скорее! – воскликнул Сайкс и повернулся к собаке. – А ты, гадина, чего лаешь? Или не узнала старого черта?
Феджин вошел в дом. Собака, увидев его, сейчас же ушла в угол, дружелюбно помахивая хвостом, и улеглась там.
– Ну, что скажешь? – спросил Сайкс.
– Здорово, приятель! – сказал Феджин. – Как поживаешь, Нэнси?