Приключения Оливера Твиста

It was a ghastly figure to look upon.	Страшно было смотреть на нее.
The murderer staggering backward to the wall, and shutting out the sight with his hand, seized a heavy club and struck her down.	Убийца, отшатнувшись к стене и заслоняя глаза рукой, схватил тяжелую дубинку и одним ударом сбил ее с ног.
CHAPTER XLVIII THE FLIGHT OF SIKES	ГЛАВА XLVIII Бегство Саймса
Of all bad deeds that, under cover of the darkness, had been committed within wide London's bounds since night hung over it, that was the worst.	Из всех злодеяний, совершенных под покровом тьмы в пределах широко раскинувшегося Лондона с того часа, как нависла над ним ночь, это злодеяние было самое страшное.
Of all the horrors that rose with an ill scent upon the morning air, that was the foulest and most cruel.	Из всех ужасных преступлений, отравивших зловонием утренний воздух, это преступление было самое гнусное и самое жестокое.
The sun-the bright sun, that brings back, not light alone, but new life, and hope, and freshness to man-burst upon the crowded city in clear and radiant glory.	Солнце - яркое солнце, приносящее человеку не только свет, но и новую жизнь, надежду и бодрость, - взошло, сияющее и лучезарное, над многолюдным городом.
Through costly-coloured glass and paper-mended window, through cathedral dome and rotten crevice, it shed its equal ray.	Сквозь дорогое цветное стекло и заклеенное бумагой окно, сквозь соборный купол и расщелину в ветхой стене оно равно проливало свои лучи.
It lighted up the room where the murdered woman lay.	Оно озарило комнату, где лежала убитая женщина.
It did.	Оно озарило ее.
He tried to shut it out, but it would stream in.	Сайкс попытался преградить ему доступ, но лучи все-таки струились.
If the sight had been a ghastly one in the dull morning, what was it, now, in all that brilliant light!	Если зрелище было страшным в тусклых, предутренних сумерках, то каково же было оно теперь при этом ослепительном свете!
He had not moved; he had been afraid to stir.	Сайкс не двигался: он боялся пошевельнуться.
There had been a moan and motion of the hand; and, with terror added to rage, he had struck and struck again.	Послышался стон, рука дернулась, и в ужасе, слившемся с яростью, он нанес еще удар и еще.
Once he threw a rug over it; but it was worse to fancy the eyes, and imagine them moving towards him, than to see them glaring upward, as if watching the reflection of the pool of gore that quivered and danced in the sunlight on the ceiling.	Он набросил на нее одеяло; но было тяжелее представлять себе глаза и думать, что они обращены к нему, чем видеть, как они пристально смотрят вверх, словно следя за отражением лужи крови, которое в лучах солнца трепетало и плясало на потолке.
He had plucked it off again.	Он снова сорвал одеяло.
And there was the body-mere flesh and blood, no more-but such flesh, and so much blood!	Здесь лежало тело - только плоть и кровь, не больше, - но какое тело и как много крови!
He struck a light, kindled a fire, and thrust the club into it.	Он зажег спичку, растопил очаг и сунул в огонь дубинку.
There was hair upon the end, which blazed and shrunk into a light cinder, and, caught by the air, whirled up the chimney.	На конце ее прилипли волосы, они вспыхнули, съежились в легкий пепел и, подхваченные тягой, кружась, полетели вверх к дымоходу.