Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана

— Придется раскрутить нашего уважаемого председателя на аванс, — бодро произнес он, хлопнув себя ладонью по ляжке. — Это, конечно, не очень желательно, но выхода нет. И Шура отправился снова в сельсовет. Председатель оказался не жмотом и без лишних разговоров ссудил ему двадцать пять рублей, одновременно жалостливым голосом попросив Холмова как можно скорее выяснить причину таинственной гибели колхозных коров.

— Думаю, что все будет в наилучшем виде, дайте только срок, — заявил обрадованный Шура, рубанув для убедительности воздух рукой, в которой он сжимал деньги. — Я уже тут кое-что нащупал, завтра мы с Димой начнем наблюдать за стадом и думаю через пару-другу недель схватим этого вашего коровьего маньяка за самые ноги…

На обратном пути Холмов купил в одном из дворов весьма упитанного петуха за три рубля и в сельмаге за пять рублей тридцать копеек бутылку «андроповской» водки. Через полчаса они с Димой уже сидели во дворе под вишней и опрокидывали стопку за стопкой, закусывая вкуснейшей разваристой картошкой и салатом из молоденькой редиски и зеленого лучка. Хозяйка, сославшись на мучающую ее с утра изжогу, составить им компанию отказалась и принялась свежевать петуха, вслух удивляясь, что ее Петька перед смертью вдруг изменил расцветку перьев.

Между тем, очередной теплый весенний день угасал. Ярко-красное, как задница павиана, вечернее солнышко неслышно опускалось за горизонт. Усталые, измученные подневольным трудом в «режиме козы» (так в народе называется труд, результатов которого человек не ощущает на своем благосостоянии — его словно козу подоили и ведро с молоком унесли неизвестно куда) колхозники разбредались по своим вигвамам и бунгало. Послышалось приближающееся стрекотание мотора и мимо дома Галины Палкиной, сильно виляя со стороны в сторону и подпрыгивая на колдобинах, медленно прополз трактор «Беларусь». Вильнув в очередной раз, трактор правым боком въехал в наполненную раскисшей грязью яму у обочины дороги, где и застрял. Натужно ревя двигателем, стальная лошадка попыталась выбраться из плена, но не тут-то было. Огромные задние колеса лишь даром месили грязь, выбрасывая последнюю далеко назад, а сам трактор потихоньку погружался в цепко державшую его жижу. Минут через пятнадцать дверца кабины застрявшей «Беларуси» распахнулась и из кабины в буквальном смысле слова выпал лицом вниз тракторист. Полежав немного на земле, водитель «Беларуси» с большим трудом поднялся и, шатаясь, побрел неторопливо по улице, иногда падая вновь. А скособоченный трактор так и остался торчать в яме на обочине, негромко стрекоча на холостых оборотах незаглушенным мотором.

— Умом, конечно, Россию не понять, — вздохнув, произнес наблюдавший за этой сценой Холмов. — А так как иного органа для размышления матушка-природа создать не догадалась, то, похоже, на вечные времена останется большой загадкой для остального человечества это непонятное существо — русский мужик. Ведь вроде его и лентяем беспросветным назвать нельзя и полным дураком тоже — а вот, гляди-ка…

Дима кивнул, но ввязываться в дисскусию о загадочности русской души по причине своей пятой графы не стал, опасаясь какой-то неосторожной фразой обидеть своего вспыльчивого славянского друга.

— Ты ведь даже русский народный фольклор возьми, — продолжал распаляться подвыпивший Шура. — По-моему, только в России и нигде более понавыдумывали сказочек, в которых различные блага приходят к человеку не результате упорного труда, а «по щучьему велению», с помощью всяких там коньков-горбунков да скатертей-самобранок. Иван-дурак целыми днями валяется на печи с голой жопой а потом — бац — на царевне женился! Где такое видано? Только в России-матушке, где вместо того, чтобы вкалывать до седьмого пота и богатеть, мужики водку жрали до белой горячки. А зимой подтягивали с голодухи кушаки и начинали завывать тоскливые песни про свою тяжелую долюшку…

— Не надо свистеть, Россия до революции полмира жратвой заваливала, — громко икнув, неожиданно возразил Дима. — Что, по твоему, это Пушкин с Белинским на полях пахали?

— Не спорю, были и среди российских мужиков трудяги, — смягчился Шура, разливая остаток водки по стаканам. — Но не они составляли, на мой взгляд, основную часть населения страны. Потому-то, кстати, и победила революция в России, что большевики сумели ловко использовать постоянную, естественную ненависть ленивой голытьбы к трудягам, которые жили лучше. Ни в одной другой стране мира, где трудолюбивых, зажиточных людей большинство, этот иезуитский номер никогда не прошел бы. Никогда, Вацман, не прошел бы! Ну, а после революции остатки трудолюбивых крестьян были «раскулачены», перебиты, сгноены в Сибири и кто остался в России? Осталось, Вацман, быддо, яркий представитель которого вывалился пять минут назад из кабины трактора лицом вниз…

Шура умолк, залпом выпил водку и захрустел редиской.

— А вообще, Вацман, мне кажется, что над Россией висят какое-то проклятье небес, — после непродолжительного молчания задумчиво произнес Холмов.