Но каким героем чувствовал себя Том! Он не носился и не прыгал, как прежде, а вышагивал неторопливо и с достоинством, как и подобает пирату, который знает, что на него устремлены все взгляды. Да так оно и было: на него глазели все без исключения. Он старался показать, что не замечает всех этих взглядов и не слышит, что о нем говорят, но в душе упивался своей славой. Малыши бежали за ним хвостом, словно он был чем-то вроде слона во главе бродячего зверинца, въезжающего в город. Его сверстники делали вид, что ничего не случилось, и тем не менее их точила зависть. Они отдали бы все на свете за его бронзовый загар и лучезарную славу, а Том не расстался бы ни с тем, ни с другим, даже если бы взамен ему предложили стать владельцем цирка шапито.
В школе на него и Джо Харпера все смотрели с таким восхищением, что оба пирата вскоре окончательно заважничали. Их приятели сгорали от любопытства, и они принялись рассказывать о своих приключениях, но едва успели начать – потому что эта история была не из тех, которые скоро заканчиваются, – как буйная фантазия подбрасывала им все новый и новый материал. Когда же Том и Джо в укромном углу извлекли из карманов трубки и принялись как ни в чем не бывало попыхивать табачком, их слава достигла заоблачных высот.
Теперь-то, решил Том, он может не обращать на Бекки Тэтчер ни малейшего внимания. Что ему до нее – вполне достаточно и одной славы. Конечно, Бекки может захотеть помириться с ним. Что ж, пусть попробует и убедится, что он тоже может быть жестоким, как некоторые другие.
Едва Бекки появилась в школьном дворе, Том сделал вид, что вовсе не замечает ее. Он завел разговор с мальчишками и девчонками, собравшимися в кучку. Тем временем Бекки, раскрасневшись и блестя глазами, принялась весело бегать по двору, притворяясь, что гоняется за подругами. Том, однако, заметил, что если ей и случалось кого-либо поймать, то это всякий раз происходило вблизи от него, и при этом Бекки украдкой поглядывала в его сторону. Это подлило масла в огонь его тщеславия, но вместо того, чтобы пойти на мировую, Том заупрямился. Понимая, чего хочется Бекки, он решил не уступать ни в какую.
Вскоре девочка прекратила беготню и стала рассеянно прохаживаться неподалеку, с грустью поглядывая на Тома, и пару раз даже вздохнула. Но тут она заметила, что Том обращается к Эмми Лоуренс чаще, чем к другим девочкам, и в груди у нее что-то заныло. Она, может, и хотела бы отойти подальше, но ноги сами вели ее к той кучке сверстников, среди которых находился Том. В конце концов она заговорила с одной из девочек, стоявших рядом с ним:
– Ах, Мэри Остин! Почему это я не видела тебя вчера в воскресной школе?
– Я была! Ты просто меня не заметила.
– Где же ты сидела?
– В классе мисс Питерс – там же, где и всегда.
– Неужели? Странно. А мне так хотелось поговорить с тобой о пикнике.
– Как славно! А кто его устраивает?
– Моя мама.
– Вот мило! А меня пригласят?
– Конечно! Ведь пикник этот для меня. Она позовет всех, кого я назову.
– Как я рада! А когда он состоится?
– Как только начнутся каникулы.
– Вот будет весело! Ты пригласишь всех-всех мальчиков и девочек?
– По крайней мере, всех моих друзей… или тех, кто не прочь со мной дружить. – Тут она снова украдкой взглянула на Тома, но он в эту минуту увлеченно рассказывал Эмми Лоуренс о грозе на острове и о том, как молния разбила в щепки большой платан именно тогда, когда Том стоял всего в трех шагах от него.
– А мне можно будет поехать? – спросила Грэйси Миллер.
– Да.
– А мне? – подала голос Салли Роджерс.
– Да.
– И мне тоже? – спросила Сьюзи Харпер. – И Джо?
– Конечно!
Один за другим все, кроме Тома и Эмми, получили приглашение, после чего Том невозмутимо повернулся к Бекки спиной и, не прерывая беседы, увел с собой Эмми Лоуренс. Слезы навернулись на глаза Бекки, но она постаралась скрыть их, изображая веселье, и продолжала болтать с подругами, хотя пикник потерял для нее всю свою привлекательность, а заодно и все остальное на свете. Затем она отправилась в класс и дала волю слезам.
Выплакавшись, Бекки просидела в одиночестве до самого звонка, не желая, чтобы кто-нибудь заметил, как страдает ее гордость. Потом она встала, тряхнула своими золотистыми косами и, сверкая глазами, сказала себе, что знает, что ей теперь делать.