Приключения в Красном море. Книга 1

Во время этих манипуляций лицо раненого приобретает сероватый оттенок, по нему струится пот. Конечности его судорожно подергиваются. Дыхание неровное и прерывистое. Однако пациент не издает ни одного стона, такое впечатление, что он пребывает в состоянии гипноза.

Теперь колдун «зашивает» внешний разрез при помощи шипов мимозы, втыкаемых в кожу.

И тут больной открывает глаза и стонет: «Слава Аллаху!» Его отвязывают, накрывают одеялом и уносят обратно в хижину: теперь дело за Господом Богом.

Головки термитов, использованные для сшивания желудка, рассосутся, выполняя роль кетгута.

Эта сцена произвела на меня глубокое впечатление, но, наверное, равнодушие присутствующих и спокойствие оператора потрясли меня больше, чем та кровавая операция, свидетелем которой я стал.

Для них стоицизм этого человека, безропотно перенесшего все муки, вполне заурядное явление. На его месте они вели бы себя точно так же. В сравнении с этими людьми я чувствую себя просто изнеженным мальчиком.

Однако, на мой взгляд, между нами и чернокожими существуют некоторые физиологические различия, иначе невозможно было бы перенести столь острый шок в момент оперативного вмешательства. Прежде всего это отсутствие воображения. Ограничиваясь восприятием физических впечатлений, мозг не усугубляет их мучительными догадками.

Мне рассказали, что этот колдун, то есть хирург, вынул кишки из живота одного больного с целью удалить какую-то опухоль, и его метод, о котором я услышал, заслуживает упоминания.

Особенность операции состоит в осторожном обращении с этими столь деликатными внутренностями. Когда кишка извлекается из живота, ее тут же укладывают на брюшину только что забитой коровы. Эту пленку натягивают на края широкого блюда, наполненного горячим маслом. Руки хирурга, собирающегося прикоснуться к кишкам больного, также покрыты брюшиной козленка.

Кажется, эти приемы, передаваемые из поколения в поколение, возникли в недрах древней цивилизации, исчезнувшей и забытой.

Я мог бы рассказать и о способе лечения катаракты путем удаления хрусталика, о вакцинах и т. п., но это увело бы меня слишком далеко в сторону от повествования, к которому пора вернуться.

Фиран, мой малолетний юнга, подружился с деревенскими мальчишками. Сперва к нему относились с некоторым подозрением, но лед был растоплен после того, как он угостил сахаром своих новых приятелей. Проявленная им щедрость возвысила Фирана в их глазах.

Вечером он приходит ко мне на ют и рассказывает, ссылаясь на местных ребятишек, что Джамма и Авад уплыли на судне, снявшемся с якоря прошлой ночью. Это судно вовсе не было нанято в Бербере. Именно его мы и видели возле деревни Маит. Старый сомалиец, выдавший себя за деревенского старосту, был всего-навсего другом Джаммы, и его корабль, о чем они условились между собой, следовал за нами с Османом на борту.

Явно что-то затевается. Пока еще я не знаю, о чем идет речь, но элементарная осторожность подсказывает мне, что мешкать уже нельзя.

Али Омар отправился на поиски любовных приключений. Обилие незанятых девушек вскружило ему голову. Разыскать его мне удается уже очень поздно, и мы быстро поднимаем парус.

Я тороплюсь покинуть эту страну, где мне постоянно не везет…

XIII Удача оставляет меня

До Маскали мы добираемся четыре дня из-за чересчур продолжительных штилей. Таков непреложный закон моря: ветер стихает именно в тот момент, когда хотелось бы почувствовать его силу.

Наконец, к десяти часам вечера я вхожу в воды Маскали. Благодаря приливу фелюга проплывает над рифом и направляется прямо к тому месту, где стоит мой дом.

Я зажигаю белый бенгальский огонь, но не получаю никакого ответа.

Я подхожу поближе, кажется, в доме все спят. Я кричу, но появляется только кот; он мяукает и, подняв хвост, выходит на край карниза. Это меня беспокоит.

Я стреляю из ружья. На сей раз все приходит в движение. Дверь распахивается, и какие-то тени мчатся к пляжу, пока я высаживаюсь на берег. Передо мной стоит заспанный Абди, рядом с ним женщина, которая держит в руке потухший фонарь.

— Я уж подумал, что ты умер. Теперь мне ясно, как ты сторожишь остров в мое отсутствие… Кто эта женщина?

Это жена Даоле, боя, служившего раньше у господина Лавиня.

Как? Даоле здесь? Ты же знаешь, что я прогнал его раз и навсегда.

Нет, его самого нет, здесь только его жена, которую я привез из Джибути, куда ездил за водой. Она сказала мне, что ее бросил муж. А поскольку она моя землячка…

— Ну да! Вы так сладко спите вдвоем, что вас могут разбудить только выстрелы— Но что у тебя на пальце?

— Да ведь это же твой перстень.

Я поражен. Это действительно мой перстень, тот самый, который якобы потерял Джамма. В голову закрадывается ужасное подозрение.

— Кто-то приезжал за патронами?

— Да, пару дней назад приплыл Джамма и показал мне твой перстень. Ты разве не знал об этом?

— Идиот!

В ярости я ломаю рукоять весла о его спину. Я тащу его в дом, где, дрожа от страха, он рассказывает о случившемся.