Приключения в Красном море. Книга 1

По прибытии в Марсель капитан отказывается вернуть деньги, утверждая, что Лавинь еще должен отработать стоимость проезда, он не соглашается выдать даже 150 франков — столько стоит билет на поезд, следующий в Лион, где он хочет повидаться со своим престарелым отцом. Тогда Лавинь пешком отправляется на сборный пункт военнослужащих, отставших от своих частей, где его зачисляют в действующую армию вместе с сотнями других, которые завтра станут Неизвестным солдатом.

Почтенный же капитан остается на борту. Через некоторое время он прочитает в газетах, что его бывший пассажир погиб смертью храбрых, защищая Францию…

На следующий день после отъезда моего друга военные власти Джибути под началом Депюи собрались на совет и обвинили меня в пособничестве дезертиру Лавиню. К счастью, мобилизация пока еще не коснулась моей персоны, что спасает меня от суровых взысканий, которым я незамедлительно подвергся бы, носи я в тот момент военную форму.

XII Последнее путешествие

Я намерен воспользоваться несколькими неделями свободы до призыва в армию, чтобы ликвидировать склад оружия. Мне не хочется оставлять что-то после себя, когда придет и мой черед отправиться на эту войну, которая станет для меня Великим приключением.

Салиму Монти удается встретиться со мной как бы невзначай — его удивляет, что я вернулся. Прежде всего ему не терпится узнать, где находятся боеприпасы, бесспорно, приобретенные для турок, в надежде заполучить товар, инсценировав его похищение.

Я рассказываю ему, внося, правда, некоторые коррективы, об инцидентах у Рас-эль-Ары и Дубаба, стараясь не показывать, что я о чем-то догадываюсь. Свое появление здесь без груза я объясняю тем, что был вынужден сбросить патроны в море, удирая от английского крейсера. меня складывается впечатление, что он не попался на эту удочку, но делает вид, что верит мне, и подобное поведение должно было бы меня насторожить, будь я поопытнее.

Маконен отказывается сойти на берег, опасаясь встречи с то Жозефом. Жара усугубляет его страдания, к тому же возникает опасность нагноения раны.

Он давно не стригся и отпустил бородку, став почти неузнаваемым, поэтому может, ничем не рискуя, сесть на поезд, следующий в Абиссинию. Он доберется до горных плато Харэра, где я вновь увижусь с ним через десять лет.

Я ломаю голову над вопросом, куда отвезти товар. Из-за турецкой оккупации Аравия превратилась теперь во вражеское государство, что делает невозможным мое появление там.

На ум мне приходит мысль связаться с сомалийскими племенами на мысе Гвардафуй. В настоящее время они сражаются с Мальмуллахом и конечно же нуждаются в боеприпасах. Этот Мальмуллах является кем-то вроде религиозного вождя, во всяком случае, выдает себя за такового, и под видом насаждения истинной, очищенной от искажений веры терроризирует племена, учиняя резню и грабежи.

Варсангалийцы, занимающие весь район к северу от Гвардафуя, малочисленны и богаты.

Поэтому они-то и становятся жертвами разбойных набегов.

Мухаммед Муса знакомит меня с высоким светлокожим сомалийцем, который выдает себя за родственника султана из Бендер-Ласкорая. Он уверяет меня, что я могу продать боеприпасы ему, и в конечном счете я соглашаюсь выйти в море. Он хотел бы, чтобы я захватил весь товар, припрятанный на острове Маскали, но я счел более благоразумным отправиться вначале на разведку, чтобы договориться обо всем с султаном, которого я не знаю, и получить задаток. В качестве образца я погружаю на судно только два ящика с патронами.

«Фат-эль-Рахман» — так называется мое судно — стоит на якоре перед островом, готовый к отплытию.

После отъезда моего бедного Лавиня я чувствую печаль и одиночество. Любая оставленная им вещь напоминает о нем. Даже те предметы, что воскрешают в памяти его маленькие причуды, над которыми я обычно подтрунивал, теперь исторгают из моих глаз слезы. Только сейчас я понял, как мне дорог этот славный парень, преданный и нежный. Он хотел разделить, невзирая на презрение ко мне со стороны моих соотечественников и недоброжелательство чиновников, и избранную мной жизнь изгоя.

В домике, недавно покинутом моим единственным другом, я ощущаю всю тяжесть нравственного одиночества, охватывающего мою душу, когда я нахожусь в толпе себе подобных, среди соплеменников, не способных меня понять.

И напротив, меня неодолимо влечет дикая природа, где я ощущаю прилив сил, которым не дает прорваться наружу стадная жизнь.

Возможно, здесь кроется одна из причин того, что я живу среди чернокожих. Эти люди достаточно далеки от меня, чтобы быть всего лишь частью вечной природы, равнодушной и безжалостной, как море или пустыня.

Размышляя обо всем этом, я гляжу в ночную даль, где горят городские огоньки и сверкает неким созвездием пароход, стоящий на рейде. Он доставил почту из Европы, и я жду возвращения парусника, посланного взять письма от тех людей, которых я часто вспоминаю, — от жены и отца. Война рождает в душе тревожные чувства.