Прикосновение

– Я достаточно долго носила твое лицо. Теперь мне психологически тяжело уничтожить его.

– Ты сказала тому мужчине… санитару, рядом с рекой.

– Самиру?

– Да, ему. Ты сказала, что при сложившихся обстоятельствах ему необходимо взвесить риски, связанные с конкретными действиями, и решить, остаться или бежать. Почему же ты сама не бежишь?

– Потому что мне кажется, что ты уже не исполнен желания убить меня, как было прежде.

– Ты похитила мое тело.

– Но вернула его.

– Бросила меня прикованным к отопительному радиатору.

– Но сообщила полиции, где тебя искать, прежде чем ты мог умереть от голода. На самом деле если взвесить на воображаемых серебряных весах оправданность наших с тобой поступков, то ты бы увидел, что мои мотивы причинить тебе вред значительно перевешивают твои. Ты вообще не имел никакой разумной причины убивать меня, но убил Жозефину и погубил бы другие жизни, чтобы покончить со мной. Ты не задумываясь всадил пулю в Янус, похитил меня посреди ужина, но все равно, какие бы усилия я ни прилагала для спасения твоей жизни, когда тебя подстрелили свои же, нарываюсь только на враждебность и недружелюбие с твоей стороны. Если ты еще не понял: люди из «Водолея» солгали тебе. Они подделали досье Галилео. А тебя послали на край света, чтобы расправиться со мной. Зато монстра, действительно заслуживающего такой участи, они не трогают. И стоило тебе занервничать по этому поводу, как ты тоже стал объектом для ликвидации. А потому к черту все резоны и объяснения нашего с тобой временного союза. Он просто необходим тебе. Только так ты выживешь. И на этом – точка.

Он в задумчивости закусил нижнюю губу, взгляд его стал напряженным, пальцы сжались в кулаки.

– Я застрелил… Маригара.

– Кто такой Мари…

– Тот человек, который стрелял в меня. И я подумал… Что, если он был…

– Нет, он не был Галилео.

– Знаю. Он был… одним из нас.

– Но пытался убить тебя.

– Верно.

– Ты знаешь причину?

– Нет.

– Он сказал, что исполнял приказ.

– Слышал.

– Там не было ничего личного. Просто Галилео проник в «Водолей», а в «Водолее» даже не подозревают об этом. Быть может, человек, отдавший приказ убить тебя, совершенно не помнит об этом. Но при этом никто не может избежать ответственности за исполнение преступных команд, как и за сами команды. В любом случае ты стрелял в целях самозащиты, и это не станет главным грехом твоей жизни.

Он снова бросил на меня взгляд, его кулаки сжимались и разжимались.

– Так ты… хочешь отыскать его? Ты хочешь убить Галилео?

– Да. Хочу.

– Почему?

– За все его дела. В память о погибших друзьях. Но главная причина, как я думаю, состоит в том, что он хочет достать меня. В свое время мы действовали друг против друга, и теперь выясняется: в наших с ним отношениях присутствует специфическая логика. Было бы глупо с моей стороны не ответить ударом на удар. Кроме того, он портит нашу репутацию.

– Кеплер…

– Ирэна, – поправила я почти машинально.

– Мне представлялось, что вашу репутацию портишь ты сама.

На это я не ответила ни слова.

По радио мужчина, звонивший в студию, громко посылал в эфир свои жалобы. А ему было на что громко жаловаться. Налоги слишком высокие. Социального страхования недостаточно. Чересчур продолжительный рабочий день. Помощь медиков непомерно дорогая.

Каким же ему виделся выход из положения? Что конкретно он мог предложить?

Надо, чтобы люди трудились еще упорнее, конечно же! Хотя он сам всю жизнь упорно трудился, а жил сейчас в крохотной каморке над булочной, не имея за душой даже пятидесяти евро. Он боролся, но проиграл, хотя виноваты во всем другие.

«Мы благодарны за ваше мнение, – сказал ведущий, отключая жалобщика от трансляции. – Вероятно, вы могли бы рассказать нам еще много интересного».

Потом Койл заговорил снова:

– Ты сказала, что понимаешь.

– Что именно?

– По телефону. Ты сказала… Я воспринял это так, что ты знаешь, почему он распорядился убить хозяйку твоего тела… Понимаешь причину гибели Жозефины. Ты сказала об этом?

– Да.

– Почему же? Объясни мне.

– Потому что я любила ее.

– И только-то?

– Да. Я знакома с Галилео больше ста лет. Он, или, вернее, оно, хочет, чтобы его любили. Ему больше ничего не нужно. Мы красивы, богаты, и люди любят нас за это. Но на самом деле любят-то не нас, а чужую жизнь, которой мы живем. Я же полюбила Жозефину всем сердцем. И в ее теле… была по-настоящему счастлива. В теле Жозефины я чувствовала себя красивой. Я стала одной с ней личностью, полностью отождествляла себя с Жозефиной. Была не призраком, игравшим чью-то роль, а действительно ею, в большей степени, чем она сама в реальности – цельной и истинной личностью. Вот в чем заключена настоящая красота. Не в стройных ножках, нежной коже, груди или личике, а в цельности, слиянии души и тела, сиянии истины. Как Жозефина, я приобрела настоящую красоту, а Галилео… Не был красив уже очень долго. Он хотел быть в Эдинбурге, не мог не появиться в Майами, но давно забыл, что такое подлинная красота. Вот и вся причина.

На некоторое время мы оба замолчали. Потом Койл сказал:

– Прости меня. Прости за Жозефину. Я сочувствую теперь твоей потере.