Прикосновение (Пьесы)

З е й н а б. Да я с голоду подохну, но к этим деньгам не притронусь.

Во двор входит  Ф а р и д а.

Н у р и. Не кричи, человек пришел.

З е й н а б. А ты иди переоденься. Уже гости начали собираться, а ты еще фартук не снял.

Фарида подходит к ним. Нури садится на свое место. Зейнаб с любопытством оглядывает вошедшую.

Ф а р и д а. Скажите, пожалуйста, здесь живет Мансур Дашдамиров?

З е й н а б (любезно). На втором этаже. Но его сейчас нет дома. Вы подождите, он скоро придет.

Ф а р и д а. Спасибо.

З е й н а б. Ты садись, дочка… Вот отец его идет.

Д а ш д а м и р о в  выходит на балкон. Он в другом костюме, в руках у него стул. Услышав слова Зейнаб, он, перегнувшись через перила, смотрит на Фариду. Они здороваются. Зейнаб уходит в дом.

Ф а р и д а. Скажите, скоро придет Мансур?

Д а ш д а м и р о в. Не знаю… Если хотите подождать, поднимитесь наверх…

Ф а р и д а. Спасибо. Я зайду позже. Извините, пожалуйста. (Уходит.)

Дашдамиров спускается вниз, ставит стул недалеко от будки Нури.

Д а ш д а м и р о в. Я шил очень хорошие сапоги. Ты помнишь это?

Н у р и. Помню.

Д а ш д а м и р о в. Прошло сорок лет, но у меня еще крепкие руки. Ты же работаешь еще, а я всегда сильнее тебя был. Если я хорошие сапоги шил, то и туфли научусь делать. Это одно и то же. Правильно говорю? Не мог же я совсем разучиться. Ну, давай начинай…

Н у р и (вышел из будки, встал перед Габибом и прочистил горло). Кожа бывает трех видов: хром, шевро и замша. Хром и шевро идут на сапоги и мужскую обувь. Замша — на дамские туфли и босоножки. Некоторые мужчины тоже носят замшевую обувь, но сейчас это бывает редко. Из шевро и хрома можно сшить туфли и для женщин. В последнее время есть спрос у населения на женские сапоги. Различаются они от мужских высоким подъемом и каблуками. Кожа на них идет…

Д а ш д а м и р о в (мрачно). Стой! Ты мне голову не морочь такими разговорами… Скажи прямо: выйдет из меня сапожник или нет?

Н у р и (для него наступает минута больших сомнений, наконец чувство собственного достоинства берет верх). Нет. Не выйдет!

Маленькое тело его трясется от волнения, вытащив из кармана сложенную вчетверо сторублевку, он кидает ее Дашдамирову. Тот еще некоторое время сидит на стуле, как бы обдумывая слова Нури, потом встает и, оставив стул и деньги во дворе, медленно бредет к лестнице, медленно поднимается по ней и уже у самой двери вдруг хватается за сердце и медленно валится на перила.

Зейнаб! Зейнаб! Он умер! (Бежит на второй этаж.)

Выскочив из дома, З е й н а б  бежит следом. Они с трудом поднимают Дашдамирова. Ведут его к столу.

З е й н а б (мужу). Что ты ему сказал?

Н у р и. Ничего не сказал.

Сажают Дашдамирова на стул, с двух сторон поддерживая его обмякшее тело.

З е й н а б. Не могло же человеку ни с того ни с сего плохо стать? Значит, сказал что-нибудь обидное. Я тебя знаю, любого человека угробить можешь… Ему воздух сейчас нужен, побольше воздуху. (Крутит полотенцем над головой Дашдамирова.)

Н у р и. Ты же сама мне сказала, чтобы я отказался учить его.

З е й н а б. Помягче надо было это сделать, он же больной человек. (Кричит вниз.) Али, Али, Шаргия!.. Куда вы все запропастились? В «скорую помощь» надо позвонить… Но главное — чтобы он не двигался… Ты тоже махай, ему побольше воздуху сейчас нужно. (Оба машут руками и полотенцем.) Видишь, как лицо потемнело у бедняжки, — воздуху не хватает. Я тебе сколько раз говорила — не распускай свой язык. У него и без того горя много, а ты еще ему подбавил. Сказал бы сразу: «Не хочу тебя учить», — и все. А то сперва согласился, потом отказался… Заморочил человеку голову. Габиб, Габиб, как ты себя чувствуешь? (Нури.) Кажется, полегчало, глаза открывает, слава богу. Вот тебе и человеческая жизнь, все на волоске висим.

Во двор входят  А л и, М а н с у р, Ф а р и д, Э н в е р.