Прикосновение разрушения

Персефона встала и спустилась на несколько ступенек. Пока она приближалась, пол под Деметрой продолжал трескаться и крошиться. Наконец Деметра уступила, ее магия ослабела, и она подняла на дочь озлобленный взгляд.

– Я смотрю, ты немного научилась контролю, дочь.

Персефона могла бы улыбнуться, но обнаружила, что, глядя на мать, она чувствовала лишь неприязнь. Это было словно проклятие, охватившее ее тело, застилающее все вокруг тьмой.

– Все, что тебе нужно было сделать, – сказать, что тебе жаль, – яростно произнесла Персефона. Она вдруг осознала, что теперь они говорили не о Левке. – И мы остались бы друг у друга.

– Ни за что, пока ты с ним, – выплюнула Деметра.

Персефона посмотрела на мать, а потом сказала:

– Мне тебя жаль. Ты предпочтешь остаться одна, чем примешь то, чего боишься.

Деметра мрачно взглянула на дочь:

– Ради него ты готова бросить все.

– Нет, мама. Аид лишь часть того, что я обрела, покинув твою тюрьму. – Она выпустила Деметру из-под своей магии, но богиня лишь задрожала и не поднялась на ноги. – Взгляни на меня еще раз. Потому что больше ты меня не увидишь.

Персефона ожидала увидеть в глазах своей матери ярость. Но вместо этого их осветила гордость, а ее губы изогнулись в жуткой улыбке:

– Мой цветок… ты похожа на меня больше, чем думаешь.

Персефона сжала ладонь в кулак, и Деметра исчезла.

Спустя несколько мгновений тишины к Персефоне бросилась Левка и обняла ее:

– Спасибо, Персефона.

Когда нимфа отстранилась, Персефона улыбнулась, сохраняя самообладание. Но внутри ее всю трясло. Ей слишком хорошо был знаком этот взгляд матери.

Впереди их ждала война.

* * *

Персефона сильно волновалась, входя в больницу. С тех пор как она в последний раз навещала Лексу, прошло несколько дней. Все потому, что Лекса по-прежнему боролась с делирием – или, правильнее сказать, тем, что называли делирием врачи. Персефона же знала истинную причину ее психоза. Душа Лексы пыталась понять, почему оказалась в верхнем мире.

Персефону подташнивало от чувства вины.

Она была так эгоистична. Теперь она это понимала – но осознание пришло слишком поздно.

Персефона поднялась на четвертый этаж – в отделение общей терапии, куда Лексу перевели, отключив от аппарата искусственной вентиляции легких. И застала Элишку, уже выходившую из палаты Лексы.

– О, Персефона. Рада тебя видеть. Я как раз пошла за кофе. Хочешь чего-нибудь?

– Нет, спасибо, миссис Сидерис.

Элишка оглянулась на дочь.

– У нее сегодня хороший день, – сказала она. – Иди, я скоро приду.

Персефона вошла в палату. Там был включен телевизор, шторы опущены. Лекса сидела в кровати, но казалась обмякшей. Ее плечи были опущены, голова наклонена вбок. Она словно спала, но глаза ее были открыты, и она как будто смотрела в стену.

– Привет, – тихо произнесла Персефона. Она села на стул рядом с кроватью Лексы. – Как ты?

Лекса продолжала смотреть перед собой.

И смотрела.

И смотрела.

– Лекс? – Персефона коснулась руки Лексы, и та дернулась, но движение не привлекло ее внимания. Вот только от того, как на нее теперь смотрела Лекса, Персефоне стало не по себе. У этой девушки было лицо и тело ее лучшей подруги, а вот глаза были чужие.

Эти глаза были пустыми, тусклыми, безжизненными.

Богине показалось, что она прикоснулась к незнакомке.

– Это Тартар? – спросила Лекса. Ее голос скрипел, словно успел заржаветь за то время, пока им не пользовались.

Персефона сдвинула брови:

– Что?

– Это мое наказание?

Персефона ничего не понимала. С чего она взяла, что местом ее заключения навеки станет Тартар?

– Лекса, это верхний мир. Ты… ты вернулась.

Она наблюдала, как Лекса закрыла глаза, и когда снова их открыла, Персефона почувствовала, словно снова смотрит на лучшую подругу впервые с тех пор, как та очнулась.

– Ты проводишь столько времени в подземном царстве и до сих пор ничего не знаешь о смерти. – Лекса на мгновение замолчала. – Я чувствовала… покой, – она выдохнула, словно это слово приносило наслаждение, и продолжила: – Мое тело стремится к легкости смерти, ищет ее простоты. Вместо этого меня принуждают существовать в этом полном страданий, сложном мире. Я не могу оставаться здесь. Я не хочу оставаться здесь.

Лекса взглянула на Персефону.

– Смерть для нас ничего бы не изменила, Сеф, – прошептала девушка. – Оставаться здесь? Это меняет все.

* * *

Последние слова отзывались эхом в голове Персефоны, когда она вернулась из больницы домой. Они пугали ее, и ее разум обратился в хаос, когда она попыталась разгадать их скрытый смысл. Что именно изменило возвращение Лексы в ее жизни?

У Персефоны было ощущение, что она уже знает ответ, хоть она и боялась себе в этом признаться. Правда заключалась в том, что Лекса не хотела возвращаться, но Персефона заставила ее это сделать. И теперь ее мучил другой вопрос: как жили души, познавшие такую безмятежность, в мире, не обещавшем им того же?

Персефона налила себе бокал вина, когда кто-то постучал. Она боялась открывать дверь, когда была дома одна, так что проигнорировала стук в надежде, что этот кто-то просто уйдет.

Вот только он не ушел.