Прикосновение разрушения

Оба бога снова взглянули на нее, Аполлон изумленно, Аид яростно, но ей было все равно. Она понимала, что Аид хотел защитить ее от Аполлона, но он не имел права исключать ее из этого разговора. Она все это начала, и ей было что сказать, так что Аполлону придется ее выслушать.

– Твой любовник предложил сделку, – ответил Аполлон. То, как он произнес слово «любовник», скользнуло по ее коже, оставляя неприятный след, отчего оно стало нравиться ей еще меньше. Возможно, потому, что она чувствовала в нем неуважение – что она была лишь мимолетным, временным увлечением. Именно так она себя и ощущала из-за этой встречи, проходившей без нее. – Я согласился не наказывать тебя за твою… лживую статью. И Аид, в свою очередь, предложил мне услугу, которой я смогу воспользоваться в будущем.

Гермес присвистнул:

– Черт. Да он и вправду любит тебя, Сефи.

На него устремились гневные взгляды.

То, что Аид предложил Аполлону услугу, значило многое. Бог музыки в буквальном смысле мог попросить о чем угодно, и Аид обязан был исполнить его просьбу. Внутри у нее стянулся узел, но это было не чувство вины, а ужас. Почему Аид предложил нечто столь ценное, не сказав ей?

«Потому что думал, что это единственный способ защитить тебя, – подумала она. – А ты бы не позволила ему это сделать».

– Я не согласна, – сказала Персефона, глядя на Аполлона.

– У тебя нет выбора, смертная.

У Персефоны загорелись глаза, и она почувствовала, как поднимается магия Аида, чтобы подавить ее собственную, и она была ему благодарна. Если Аполлон узнает, что она богиня, у него появится козырь против нее, и бог непременно его использует, учитывая его полное мести прошлое.

– Статью написала я, – возразила она. – Твоя сделка должна быть со мной.

– Персефона.

Аид выдавил ее имя сквозь сжатые зубы, и Аполлон запрокинул голову назад, захохотав.

– Да что ты можешь мне предложить?

Персефона так сжала кулаки, что ногти вонзились в кожу.

– Ты заставил мою подругу страдать, – прошипела она.

– Кем бы ни была твоя подруга, она заслужила свое наказание, а иначе не оказалась бы в такой ситуации.

Он, кажется, даже не понял, о какой подруге она говорит, и это разозлило богиню еще больше.

– Ты хочешь сказать, что она заслуживает наказания просто потому, что отказалась стать твоей любовницей?

Аполлон замер, хотя выражение его лица осталось таким же спокойным.

Персефона продолжила:

– Ты лишил ее средств к существованию, потому что она отказалась спать с тобой. Ты безумен и жалок.

– Персефона, – предупреждающе произнес Аид.

– А ты лучше помолчи! – огрызнулась она. Персефона никогда не думала, что может устать от своего имени, слетающего с губ Аида, но прямо сейчас ей хотелось, чтобы он умолк. – Ты решил вообще не давать мне слова. Но я выскажу все, что думаю.

Бог сжал губы, глаза его горели. Она чувствовала раздражение, бурлившее у него под кожей. И ее собственную начало покалывать.

Гермес рассмеялся. Не обращая на него внимания, она повернулась к Аполлону:

– Я написала лишь о твоих прошлых любовницах. И не коснулась того, что ты сделал с Сивиллой. Если ты не отменишь своего наказания, я тебя разнесу.

После нескольких мгновений молчания Аполлон издал смешок и сузил глаза.

– А ты горячая штучка, смертная. Мне бы не помешала такая рядом.

– Давай, продолжай, племянник, и у тебя не будет причин бояться ее угрозы, потому что я разорву тебя на куски.

Аполлон бросил на Аида бесстыдный взгляд, но его глаза тут же вернулись к Персефоне, потребовавшей ответа:

– Так что?

Аполлон смерил ее долгим взглядом, а потом с едва заметной улыбкой, от которой у нее внутри все сжалось, произнес:

– Ладно. Я верну твоей подружке ее дар, но также приму и услугу Аида, но ты больше не напишешь обо мне ни слова – не важно, что именно. Поняла?

Персефона подняла подбородок:

– Слова связывают, а я не доверяю тебе настолько, чтобы согласиться.

Аполлон хохотнул:

– А ты хорошо ее обучил, Аид.

Бог музыки осмелился шагнуть к ней. Она почувствовала, как Аид и Гермес тут же вытянулись. Напряжение было таким сильным, что Персефона едва могла дышать. Аполлон наклонился к ней, и в его глазах – это был красивейший оттенок голубых глаз из всех, что она когда-либо видела, – сверкнуло что-то жуткое. От этого ее чуть не стошнило.

– Давай я выражусь иначе – напишешь обо мне еще хоть одно слово, и я разрушу все, что ты любишь. И прежде чем подумать о том, что ты любишь другого бога, вспомни, что у меня есть его услуга. Если я захочу, чтобы вы навеки расстались, я это устрою.

Холодок страха пробежал по спине Персефоны. Она взглянула на Аида, спрашивая, реальна ли эта угроза. Лицо ее любовника подтвердило ее опасения.

– Принято, – выдавила она сквозь сжатые зубы. Бог выпрямился.

– А теперь я предупрежу тебя, Аполлон, – в голосе Аида звучала доведенная до предела ярость – обещание жесткости, что Персефона почувствовала в душе. – Если Персефоне будет причинен хоть какой-то вред, я похороню в пепле и тебя, и все, что ты любишь.

Аполлон ответил холодной улыбкой:

– Тебе придется хоронить лишь меня, Аид. Ничего из того, что я любил, больше нет.