Прикосновения зла

Нереус успел заметить кокетливо изогнутую руку, глаза с пушистыми ресницами, знакомую улыбку…

– Как такое возможно?! Где Мэйо?! То есть… Я хотел сказать: мой господин…

– А разве он нам нужен? Ну, не робей же! Обними меня!

Мысленно проклиная непонятное поморское колдовство, раб обхватил девушку руками, прижал к груди и…

За миг до того, как Мэйо согнулся от хохота, геллиец понял, что жестоко ошибся.

Нобиль оттолкнул его, заливаясь смехом:

– Пусти, развратник! Я не готова к ласкам! Проклятье, Мерт тебя возьми! До слëз смешно! А мне бы поберечь ресницы!

– Ты выкрасил лицо! – возмутился невольник.

– И что с того? Виола может бегать в чужих тряпках, а значит, и мне для дела – не зазорно. Чтоб утереть ей нос, я б вырядился даже крокодилом!

– Но где ты научился?!

– Я видел много раз всю процедуру. При маме вечно два раба-космета. Поспрашивал у них. И кое-что запомнил.

– Невероятно!

– Пришёл наш час. Укройся. Скоро пожалует достопочтенный Дряблый Корень!

– Мэйо!

– Укройся. Не мешай веселью.

Поморец глянул на звëзды, определяя который час, и вновь занялся музицированием.

Старика он услышал задолго до появления того на поляне. Кряхтя и охая, почтенный отец семейства лез через кусты на свет костра.

Будь с ним сопровождающий помоложе и повнимательнее, наверняка заметил бы и примятую лошадьми траву, и следы мужских сандалий в мягкой почве.

Но старик, державший над головой факел, а в другой руке – мешок с дарами, глядел только вперёд.

Приблизившись к поляне и увидев на камне нарядно одетую нимфу, он восторженно выдохнул:

– Диво! Не обманул, шельмец!

– Признаюсь, я ждала другого, – чарующим голоском сообщила нимфа, – красавца Мэйо молодого. А отчего ты, Фамб, невесел? Иль позабыл усладу чресел?

– Имя моё знает! – под нос пробормотал старик.

– Я знаю всех людей в округе. Откройся мне, словно подруге: за что же терпишь ты лишения и просишь у Богов прощения?

– Э-э-э…

– Скорее правду мне открой, пока танцует звëздный рой!

– Э-э-э… – совсем растерялся старик. – Я…

– Воровал?

– Так… Понемногу…

– А где ещё ты оступался? Жены чужой не домогался?

– Было… Давно… По молодости лет…

– Любил ты хмель превыше дела. Вот плоть твоя и охладела!

– Я… Э…

– А на рабах срывал ты злость, когда совсем увяла гроздь.

– Ну…

– Родню извëл ты просто так и заключил фальшивый брак.

Фамб тëр покрывшийся испариной лоб.

– Любовных игр алчет член, а что готов ты дать взамен? Я так давно живу в глуши… Ну, что принёс ты? Покажи!

Старик положил факел в костер и стал копаться в мешке:

– Дары вот… Рубины… Как вам, госпожа лесная, по нраву.

– Чтоб задирать вновь смог ты юбки, ласкать девиц срамные губки, и щедро лоно орошать. Мне алых яхонтов дай пять! Один – украденный тобой. На рынке купленный другой. И третий, что в приданном был. Четвёртый – раб тебе добыл. А пятый жëнушка чужая, себя в постели возбуждая, дала в залог своей любви. Теперь меня им одари!

– Э-э-э… Тут колье вот. С рубинами. Колечки. Всякие.

Голос нимфы стал жëстким, зазвучал, как гром:

– Ты насмехаться вздумал, Фамб?! Или умом совсем ослаб?!

Перепугавшийся старик выронил мешок:

– Не гневайся, госпожа лесная!

– Шпинели вижу, альмандины… Меня надуть решил, скотина?! Что приволок ты мне, подлец?! Твой оторву сейчас конец!

Нимфа согнулась, спряталась в покрывалах, и вдруг предстала вновь с лохматой головой чудища.

Оно зарычало, прыгнуло к костру и проревело:

– Раз врёшь ты, смертный, без стыда, твой член не встанет никогда!

Фамб издал задом непристойный звук и рванул во тьму с поразительной для его возраста скоростью.

За спиной старика завывало чудовище, громко хихикал какой-то злобный лесной дух, трещали ветки, плотной стеной поднялся туман…

Фамб мчался, не оглядываясь, и не мог увидеть, как за белой пеленой, у костра, Мэйо стянул с головы косматую маску.

Под кустом катался в истерическом припадке Нереус. Он едва вытерпел до конца представления, кусая край плаща, а теперь хохотал без удержу.

– Пойду ещё раз искупаюсь. Отмою лицо, а то чешется сил нет… – заявил нобиль, раздеваясь. – Ты со мной?

– Да… сейчас… – Новый приступ смеха согнул невольника пополам. – Как ты его… Ловко… Не могу… Живот уже болит…

– Будет урок старому дураку. На каждого лгуна найдётся плут похитрее.

– Мэйо, я проиграл. Признаю.

– Значит, долой ошейник. В столице многие давно обходятся одной лишь серьгой в ухе, а у нас – патриархальность. Поблажки только домашним рабыням и кастратам.

Нереус поднялся с земли:

– Ты непременно должен стать сановником. С твоим умом, талантом ритора! Сколько пользы ты мог бы принести, быть голосом тех, кого лишили права говорить.

– Пока я не готов к такой ответственности, – Мэйо порылся в мешке, – Возьмëм только ожерелье. Остальное не нужно.

– А про чью жену ты всё время говорил? Или просто выдумал?