Прильпе земли душа моя

Всё исчерпывается,
исчерчивается, как лед коньками,
и колется, как стекло.
Всё истачивается,
истаптывается под башмаками
и как будто уже утекло.

Всё истощается – и почва, и толща
океанских вод.
И ты источаешь без страха и молча
свой постепенный уход.

«…Не страшно умереть»

– — – — – — а страшно
со смертью пренье преть всечасно,
кидаться, угорев, на брашна,
змею в груди угрев. Напрасно

оглядываться вспять, впопятно,
на три-четыре-пять, на пятна
былого на стене. Прекрасно
пытать: «А что же не напрасно?»

Но ангелы легко на кончик
иглы вспорхнут, и колокольчик
за ними, как слеза, вспорхнется,
и воспарит, и задохнется.

«Над грязию, над блатом…»

Над грязию, над блатом
всходящая луна,
и нет, не циферблатом
душа моя полна.

Хоть я и не лунатик,
бредя на тусклый свет, —
не физик-математик
влачащийся послед.

И не с наукой умной
навяжет сердце связь,
в подсолнечной, подлунной
вселенной веселясь.

«Печальница, она же веселуха…»

Печальница, она же веселуха,
о душенька, о дудочка, о духа
вместилище, похрустывая хрупко,
как первая под сапожками крупка
в тот год, когда осенняя погода
стояла долго. Не прошло и года,
как облака просыпались шурша,
и по́ снегу спешит моя душа.

«Отшкольничав, отшкодничав…»

Отшкольничав, отшкодничав,
отпев и отлюбив,
пришла к тебе, угодниче,
в поклонах лоб отбив.

Глаза твои – как уголья
и жгут, не разрешить.
Такая уж заслуга ли
на старость отгрешить,

отпить вина и выплюнуть,
когда нутро неймет,
и горьки слезы выплакать
в сухой янтарный мед…

«Где на снегу следы оленьи…»

Где на снегу следы оленьи,
там икона Умиленье,
а где таежной чащи заросли,
там Скорбящих радости.

Пересчитай и перечисли,
кати в Китай, и там найдется
и блеск воды на коромысле,
и Приснодева у колодца.

«“Другие – это ад”…»

«Другие – это ад,
рвотный порошок», —
сказал известный гад,
вгоняя грешных в шок.

Другие – это рай,
лекарство от тоски.
О Господи, подай
касание руки,

мерцание ресниц
в ответ на взгляд – и взгляд
простершегося ниц:
я сам свой худший ад.

«В небе августа звездотечь…»

В небе августа звездотечь,
звездочет не сочтет ничего,
ибо звезды заводят речь
про Создателя и существо,

про Творца и смиренную тварь,
про Отца и блудных детей…
Но листается календарь,
и приходит декабрь и январь,
и одна звезда – навсегда,
и спасает нас от сетей.

Седьмая годовщина

Между Крещеньем и Сретеньем
– не на Рождество —
в городе, стужею метенном,
сыщешь ли его,

и до того уж не рыжего,
прямо как отец.
Выжило, живо, не выжжено
что? А леденец,

с крыши прозвякавший засветло
в пригоршню твою.
Небо сполохами расцвело.
С Ним ли он? В раю?

«Чего он ищет…»