Принц инкогнито

«А вот ты, милый мой, и поджёг!» — вдруг осенило Дживана.

В следующее мгновение грузная санитарка с удивительной для её комплекции резвостью вскочила со стула и, как могла, вытянулась во фрунт: дверь распахнулась, в лечебный отсек вошла заведующая отделением.

— Уже разносим, Тамара Михална, готовимся к ужину… — залепетала тётя Шура.

Не удостоив её взглядом, Тамара бросила:

— Дживан Грантович, идём.

Очевидно, Тамара ещё раньше успела понять, что санитарка под мухой, но, как Дживан и просчитывал, не имела возможности сказать это открытым текстом: пришлось бы уволить, а заменить было некем, и т. д., и т. д., — поэтому тётя Шура временно перестала существовать. Широким печатным шагом заведующая прошла до конца коридора, Дживан за ней.

— Видал безобразие?! — провозгласила Тамара, указывая на пятно сажи. Вставила ключ и открыла свою высокую дверь с резными филёнками.

Больше тридцати лет комната принадлежала Владимиру Кирилловичу. Считалось, что это лучший кабинет в ЦРБ. Здесь пахло именно так, как должно было пахнуть в старорежимном, давным-давно обустроенном кабинете: кожей и книгами, — хотя шкафы были заставлены по большей части папками с историями болезни, а просторный диван был обит не кожей, а дерматином. Вот кресло действительно было начальственное, настоящее — и заскрипело так, как скрипит натуральная кожа, когда Тамара со стонами облегчения принялась стаскивать сапоги. Юбка слегка задралась, мелькнули сильные икры.

Дживан сделал движение к двери:

— Я подожду в коридоре, Тамара Михайловна?

— Сядь, некогда, — прокряхтела Тамара из-под стола, надевая туфли. И сразу принялась жаловаться: — Ножкой на меня топнул, ты представляешь?! Ну я ему дала прикурить… — с этими словами Тамара и вправду вытащила из сумочки свои тонкие сигареты и прямо здесь же, сидя за столом, закурила.

— Что это вы себе позволяете, Тамара Михайловна?

— Безобразие, Дживан Грантович. Плохо себя веду. Будь лапой, открой окно: ноги гудят…

Дживан, немного помедлив, встал и приоткрыл оконную створку. От «лапы» его покоробило так же, как давеча от «целую». Не будь Тамара его начальницей, Дживан, может, и не стал бы возражать против «лапы»: Тамара держалась в форме, только в самое последнее время в её гардеробе появились твёрдые жилетки, вроде жокейских. В ней вообще было что-то конноспортивное: она бы отлично смотрелась берущей препятствие за препятствием.

— Что это за мужик вообще?.. — продолжала Тамара немного спокойнее. — Прямо руки трясутся…

— Из-за пожара в Новгороде?

— Да, да, да! У вас, говорит, перегружено отделение, немедленно разгружайте. А куда я их дену всех? Я вообще не обязана… Ножкой на меня будет топать…

«Обязана, уважаемая, кто же обязан, если не ты?» — подумал Дживан, но промолчал. Нельзя было женщину ставить начальником. Вот она фыркает — а разве при Владимире Кирилловиче такое бывало? В палатах койки стоят вплотную, еле протиснешься; коридор заставлен, как в полевом госпитале. Так что фыркай не фыркай…

Психиатрия всегда отличалась слабой ротацией пациентов. Больные здесь жили долгими месяцами, а некоторые — годами. Кого-то родственники отказывались забирать. Кому-то некуда было деваться: вот Виля, в сущности, бомжевал. Бесперспективных больных — таких, например, как Полковник — разрешено было переводить в Колываново простым внутренним распоряжением за подписью замглавврача. Дживан хорошо представлял себе этот росчерк, напоминавший пружинку: вжик, дзынь, — закутанного Полковника вывели бы на крыльцо, посадили в «буханку» — и освободилась бы койка в первой палате…

Всё бы так, но Полковник принадлежал к разряду коммерческих пациентов. Родственники за него немного приплачивали. И не вчёрную, как за инфанта, а через больничную кассу. Благодаря таким платным больным Тамара могла выписать санитарам премию, заменить сгоревший компьютер, вне очереди докупить матрасы или бельё: больные рвали что под руку попадалось, а новое выдавали на складе раз в год… В общем, прежде чем отказаться от «платника», — требовалось хорошенько подумать.

Не только деньги мешали переводить больных в Колываново. За Славика и за Гасю никто не платил. Старшая медсестра Ирма Ивановна намекала, что многие месяцы состояние без изменений… Дживана бесили такие намёки. Выжившие из ума старики — пусть. Когда деменция на продвинутой стадии, может, и впрямь уже почти всё равно… Кто может знать достоверно. Но молодых людей — заживо похоронить в Колыванове?! Учитывая, что к Гасе «похоронить» относилось бы совершенно буквально: у него был запущенный инсулинозависимый диабет, он и в первом-то отделении, образцовом, терял сознание, приходилось откачивать, — а в Колыванове просто загнулся бы через неделю, как этот, как его… ну, про кого рассказывала тётя Шура… Ковтун.

В итоге оказывалось, что отправлять в Колываново некого. Этих по-человечески жалко, за тех деньги платят. Правда, в последнее время по отделению прошёл слух: якобы Ирма Ивановна составила список — и этот список кто-то уже завизировал…

— Дживанчик, ты лучше скажи: кто поджёг мою дверь?

Дживан многозначительно промолчал.