Принц из деревни

Я рыдала от жалости к себе, от раздирающей боли, от тоски, ядовитыми змеями расползающейся по телу. Как же хотелось сейчас снова стать маленькой. Вернуться в недосягаемый мир детства и перестать думать о том, что случилось. У детей ведь это получается очень легко. Нисколько не сомневалась, что маленький мальчик с волосами цвета спелой пшеницы уже и забыл о своем испуге. Играет сейчас любимыми игрушками, которых у него наверняка в избытке, или болтает о чем-то. С папой.

С папой… Это никак не укладывалось в голове. Слова главреда о том, что Сотников женат, оказались ужасными, но и они не могли сравниться с этим удушающим откровением. Супруги иногда расстаются, так бывает, но соперничать с ребенком за любовь его отца я бы не смогла ни за что на свете. Не стала бы и пытаться. Особенно после тех слов, что выплюнул мне в лицо мужчина. Чего он боялся? Что я причиню вред его сыну? Кем вообще считал меня?

Может, я вообще все придумала? Звездное небо над головой и душистое сено, нежные руки и жаркие объятья? Ничего не было? И то, что случилось потом в моем доме, произошло только в моих фантазиях. Я слишком хотела этого – вот сознание и сыграло злую шутку. А на самом деле миллиардеры не смотрят в сторону золушек. И даже ради развлечения не целуются с ними. Ему наверняка есть с кем этим заниматься. Жена, любовница, а может, и не одна. Любой каприз… за крошечную часть его состояния. Достаточно только моргнуть – и выстроится очередь желающих. А мне там места не будет.

Слезы постепенно иссякли, но легче не стало. Горькая обида своими когтистыми лапами драла душу изнутри, и как спастись от этой боли, я не знала. Разве что уехать отсюда, плюнув на то, что будет дальше. На статью, на работу и на этого черствого деревенского принца с кучей денег и без капли сострадания. С глаз долой – из сердца вон. И хотя я понимала, что это вряд ли сработает, других вариантов все равно не было.

То, что из разбитого телефона надо было забрать симку и карту памяти, я сообразила уже позже, когда добралась до дома и, не раздеваясь, рухнула на диван. Свернулась в клубок, обнимая подушку. Слез не осталось, я наревелась почти до хрипа, вот только боль никуда не делась, а, кажется, стала только острее.

Были бы силы, уехала бы прямо сейчас. Но я ни то что вещи собрать не могла, вообще шевелиться не хотелось.

Понимала, что веду себя абсолютно непрофессионально, что нельзя сдаваться и отказываться выполнять задание. Настоящий журналист никогда так не поступит и не пойдет на поводу у чувств. Но хоть все эти истины и были для меня очевидными, ничего не менялось. Впервые в жизни до такой степени не знала, что делать дальше, и задыхалась от разрывающего меня отчаянья.

Не знаю, сколько времени пролежала вот так, в одной позе, но в комнате постепенно потемнело, и пришедшая ночь вкупе с усталостью взяли свое. Я провалилась в глубокий, тяжелый сон без сновидений. А когда снова открыла глаза, солнце уже стояло высоко, и в дверь кто-то настойчиво стучал.

Вернее, не кто-то. Спутать встревоженный голос Макса с чьим-то другим было невозможно.

– Ксю, я выломаю дверь, если ты немедленно не откроешь!

Вот только этого мне не хватало: коллеги, выбивающего дверь. Я представила, как это будет выглядеть со стороны и даже выдавила из себя улыбку. Такие показательные выступления точно ни к чему, хоть я и собралась уезжать, портить отношения с соседкой совершенно не хотелось.

Заставила себя сползти с дивана, завернулась в плед, спасаясь от внезапно возникшего озноба, и поплелась открывать дверь.

Солнце светило как раз в сторону входа, и от его ярких лучей защипало в распухших от слез глазах. Я отвернулась, прижимаясь лбом к стене.

– Ты чего буянишь?

– Оксан? – Максим, кажется, заволновался еще больше. – Что случилось? Ты выглядишь… – он умолк, подбирая подходящее определение, а я поморщилась, ощущая, как нарастает головная боль. Все-таки истерика не прошла бесследно. Надо что-то выпить и побыстрее, пока еще можно это терпеть.

– Заболела что ли? – мужчина подошел ближе, пытаясь заглянуть в лицо, но я дернула плечом, отстраняясь.

– Заболела, да, – пусть лучше думает, что у меня простуда, и я из-за этого вся распухшая, чем узнает истинные причины такого состояния. – Уйди, пожалуйста. Мне надо побыть одной.

– А лекарства? – не отставал он. – Есть что-то? Я могу принести, мать собрала целую аптечку.

Почему-то слова о том, что в командировку ему помогала собираться мама, вызвали улыбку. Я с трудом, но разлепила губы, хмыкнув в ответ:

– Ничего не надо нести. Все есть, да и мне просто нужно отлежаться.

– Уверена? Я могу побыть с тобой. Вдруг что-то понадобится.

Спорить не было сил, и его присутствие все больше действовало на нервы. Я боялась взорваться, но это повлекло бы за собой новые разборки и новый поток боли.

– Полежу, и все пройдет, – скорее бы он ушел. Возможно, я была неправа, но его такая откровенная забота казалась фальшивой. Как будто, перестав верить Сотникову, я одновременно разуверилась и во всех остальных людях.